Рецензия: Сложность становления новой России

Памяти Н. И. Лапина

В декабре 2021 г. ушел из жизни известный российский социальный философ и социолог, многолетний руководитель Центра изучения социокультурных изменений Института философии РАН, чл.-корр. РАН Николай Иванович Лапин. Ушел как настоящий ученый — успев издать книгу о российской модернизации, которая, на наш взгляд, является одной из лучших на эту тему в последние годы. Книга чрезвычайно актуальна: на большом историческом материале обсуждаются трудности модернизации нашей страны. Опираясь на разработанный им антропосоциокультурный подход, он показывает, какими путями шла модернизация исторической России, с какими проблемами сталкивалась, что в ней было специфического и, наконец, как процессы социальных трансформаций происходят в современной (постсоветской) России.

Согласно Лапину, своеобразие российской истории заключается в противоречии между собирающей земли, народы и культуры культурой России и вседозволенностью, произволом ее властных элит (с. 15–21). При этом первая часть этого уравнения видится безусловно позитивной (так создавалась российская цивилизация), а вторая часть — несомненно, отрицательный факт нашей истории, который должен быть, по мнению Лапина, преодолен в исторической перспективе. Как получилось, что цивилизационный, гуманистический вектор развития совпал с выстраиванием другого — деспотического, паразитарного, характеризующегося «властной вседозволенностью» правящих элит? На этот вопрос Лапин отвечает в соответствии с российской исторической традицией.

Первый раздел книги скорее методологического характера, где повествуется о сложности анализируемого социума. Рассуждая о перестройке, Лапин показывает, что за внешне простыми и понятными процессами (как они представлялись советскому руководству) стояли сложные явления, и ответом на кризис тоже должны были стать сложные, неоднозначные решения (например, разделение КПСС на две партии — консервативную и социал-демократическую). Идея Лапина, что реформы нужно проводить постепенно, выстраивая их шаг за шагом, а не пытаться одним махом решить накопившиеся проблемы («реформировать по всем азимутам», как говорил Горбачев), представляется верной.

При оценке современного состояния российского общества Лапин солидаризируется с позицией ученых Института социологии РАН, которые пишут, что Россия представляет собой принципиально новое общество, несводимое к советскому и к досоветскому его вариантам. Разумеется, российское общество — новое, но в нем сегодня немало такого, что характеризует не самые лучшие — застойные традиции советского периода (прежде всего, имитация развития, а некоторые авторы полагают, что современная Россия прямо вернулась к досоветским временам (к временам до Февральской революции 1917 г.)). Последнее выражается прежде всего, в возрождении феномена власти-собственности, характерного на протяжении многих столетий для исторической России.

Отметим методологические новации Николая Ивановича. Это, прежде всего, разработанный им вместе с коллегами по ЦИСИ ИФРАН антропосоциокультурный подход, при помощи которого Лапин пытался совместить объективный анализ российского социума и его смысловую (культурную) составляющую. Лапин подчеркивает, что социологические данные, приводимые им, верны, однако сами по себе мало что говорят о том, как живет российское общество и российские люди. Именно для этого и требуется антропосоциокультурный подход, который бы учитывал, помимо социального, антропную (человеческую) и культурную составляющие, поэтому подробно рассматриваются такие понятия, как человек, сообщество, общество, цивилизация и культура. Лапин также выделяет различные типы гражданской культуры, которые использует при анализе исторического опыта России (с. 30–35). Его идеал — это собирающая народы гражданская культура при одновременной ее инновационности и направленности на создание хорошей жизни для самых широких слоев российского общества.

Основная гипотеза исследования Лапина — российская история на всем ее протяжении характеризовалась антропосоциокультурными подъемами и травмами. Например, расцвет древнерусского государства был подъемом, а монгольское завоевание — травмой (после чего наступил новый подъем). При этом интересно, что травмы сначала причинялись русским экзогенно, а после травмировали собственное население уже сами российские правители (например, посредством узаконивания крепостного права). Таким образом, получается своего рода исторический пульсар: подъем — травма — подъем — травма. Именно эта идея в центре размышлений Лапина о российской истории.

Используя созданную им концепцию исторического пульсара, автор рассматривает российскую историю со времен Киевской Руси. Он показывает, что это время можно считать своего рода «золотым веком» российской государственности — прежде всего потому, что культура населения и культура правящих слоев были тесно связаны, органичны, соответствовали друг другу (чего не было на протяжении всей последующей истории Российского государства). Можно сказать, что социум древней Киевской Руси был вполне традиционным и европейским, а нормы, господствовавшие в нем, соответствовали общеевропейской «этике служения». Но нашествие монголов в середине XII в. изменило древнерусскую государственность. Именно с их практиками властвования связывает автор книги кардинальные перемены в политической культуре Русского государства. Лапин говорит не только об укоренении нового типа властных отношений, но и о «великом оцепенении» населения в это время, что было связано с различными природно-климатическими катаклизмами, болезнями и войнами. «Это состояние фаталистской покорности судьбе можно считать фоновой предпосылкой вседозволенности властных элит — внешних и внутренних» (с. 131).

Но русские все же смогли преодолеть травму, нанесенную их государству и обществу. Однако преодоление травмы и новый социокультурный подъем, согласно концепции Лапина, уже через несколько веков сменились новыми травмами, прежде всего становлением крепостного права в XVI в. (при Иване III) и установлением на Руси самодержавного государства (при Иване IV).

Новая внешняя травма — Смутное время и польское нашествие на Россию — благодаря консолидации российского социума была успешно преодолена, и вместо династии Рюриковичей по выбору «всей Земли» воцарилась новая династия Романовых. Однако, как отмечает Лапин, это вовсе не означало начала более светлого периода для населения России: напротив, династия и весь правящий класс еще больше стали эксплуатировать население страны. Хотя в то же время имелась альтернатива этому пути развития: подобно западноевропейским странам провести модернизацию, смысл которой — не в эксплуатации, а создании условий для раскрытия потенциала (экономического, культурного) населения. Но этого сделано не было. Первое модернизационное усилие было сделано только в конце XVII в. с приходом к власти царя-реформатора Петра I. Как пишет Лапин, Петр предпринял колоссальные усилия для создания армии нового типа, военной промышленности, усилия в сфере административных реформ, создания в России науки и образования по западному образцу (с. 152–155). Второе важнейшее модернизационное усилие романовской России было предпринято при Екатерине II, которая, хотя и ориентировалась прежде всего на интересы дворян, пыталась создать в России основы Просвещения. Именно с правлением Екатерины, ее Жалованной грамотой дворянству, социальные историки связывают распад системы «власти-собственности» в России.

Реформы — собственно, полноценная модернизация исторической России — были проведены уже Александром II. Отметим, что именно его либеральные реформы считаются специалистами по модернизации началом подлинного реформирования российского социума по современному (прежде всего, западному) образцу, тогда как реформы Петра и Екатерины проводились на традиционной (авторитарной) основе и в рамках традиционного (авторитарного) социума. С Александра II начинается переход от традиции к модернизации, т. е. к собственно современному обществу.

Важной составляющей исторического анализа российской модернизации в книге Лапина становится и анализ советского общества, которое Николай Иванович характеризует весьма критически, утверждая, что оно было обществом почти тотального социального отчуждения (он выделяет семь слоев такого отчуждения) (с. 169–172). Это так и не так одновременно. Конечно, в СССР присутствовали во всей полноте все те формы отчуждения, о которых говорит Лапин (и особенно это верно в отношении сталинского режима, но в немалой степени в отношении «застоя»), но не будем забывать, что СССР был своеобразным социальным государством, в котором реализовывалась, пускай и не на демократических началах, социальная поддержка населения и его культурное развитие.

Третий раздел посвящен социальным трансформациям современной России. Подробно рассматривая особенности постсоветского постсоциалистического транзита, Лапин пытается предложить определенные рецепты преодоления сложившейся в России на данный момент ситуации. Свой анализ он начинает с рассмотрения двух стадий становления капитализма в России — первую стадию он, вслед за известными социологами, называет «бандитским капитализмом» (с 1991 по 1998 г.), после 1999 г. наступает второй этап — «капитализм для своих» (иной, встречаемый в литературе термин — «кумовской капитализм»). Думаем, что периодизация, предложенная Лапиным, в общем, верна, однако ее можно было бы уточнить, отметив, что с начала 2000-х гг. в России начинается формирование не просто кланового (или олигархического), но капитализма бюрократическиолигархического, который характеризуется весьма тесными связями между правящим бюрократическим классом и олигархией.

Говоря о проблемах современного российского общества, Лапин констатирует исчерпание потенциала существующей ныне модели капитализма. И главная проблема — это, конечно, проблема социально-экономического неравенства, именно ее Лапин считает главной травмой, нанесенной российскому населению в постсоветский период. Почему эта проблема хронически не решается? Николай Иванович говорит в этом контексте об институте социального государства. Оправданно обращаясь к текстам французского исследователя Т. Пикетти, который пишет о решении социального вопроса в Европе прежде всего за счет прогрессивного налога на доходы и состояния, Лапин в этой связи говорит о социально-слабом (или социально-минимальном) государстве в России, в которой до сих пор существует плоская шкала налогообложения (планка в 15% для доходов, которые превышают 5 млн руб. в год, представляется совершенно недостаточной). Согласимся с теми, кто говорит о том, что России нужна прогрессивная шкала налогообложения, при которой наиболее богатые граждане платили бы до 75% на свои доходы, а налоговая ставка для бедных, напротив, была бы значительно ниже 13%. Заметим: аргумент о том, что в этом случае капиталы будут «убегать» из России, не работает, поскольку капитал может убегать только туда, где хотели бы жить сами богатые люди (развитые страны Запада). Однако именно в этих странах (особенно в странах с социал-демократическими режимами) налоговая ставка самая высокая.

Впрочем, проблема неравенства — отнюдь не единственная, которая интересует Лапина. Он также посвящает много места проблемам модернизации российских регионов. Подчеркивая преобладание спонтанных процессов развития в современной России, когда модернизация осуществляется новым средним классом (включая верхние его слои, например управленцев), Лапин пишет, что такой сценарий представляется недостаточным, — необходимо, чтобы власть более активно принимала участие в модернизационных процессах (т. е. необходимы усилия и сверху, и снизу) (с. 295). В целом же модернизация, ее ход признаются Лапиным не вполне удачными, поскольку для российского общества сегодня характерно нарастание социогуманитарной рецессии, симптомами которой становятся все усиливающиеся нарушения со стороны власти прав и свобод человека.

В деле же преодоления главного противоречия российского развития (азиатскоэтатистская культура верхов и европейски-гуманистическая культура основной части населения) Лапин уповает на проект «всегражданского самопросвещения» (включая чиновников), который должен, по его мнению, сформировать из масс российских людей самостоятельно мыслящих граждан, способных на диалог с властью, а главное — на защиту своего гражданского достоинства (с. 262–277). В своей идее «гражданского самопросвещения» Лапин несомненно опирается на И. Канта и М. Мамардашвили. При всем гуманистическом характере этого проекта, он представляется несколько утопичным: думается, что кардинальная трансформация гражданской культуры в России начнется тогда, когда станет возможным «учить граждан демократии» в близких для них сферах — о чем вслед за американской исследовательницей К. Пэйтмен говорил 15 лет назад известный российский политолог и политический философ И. К. Пантин. Впрочем, о сугубо практическом характере «самопросвещения» (необходимость практического применения приобретенных навыков) пишет и Лапин (с. 268).

В заключение подчеркнем, что рецензируемая монография является ценным исследованием. Это тем более так, что активное обсуждение в российском научном сообществе в 2000-е гг. проблем демократии практически «сошло на нет». Сегодня мы как будто согласились с тем, что демократии в России не бывать. Однако в России все-таки возможна определенная модель демократии, которая отводит большую роль социальному равенству, национальным особенностям («суверенная демократия» В. Ю. Суркова, при всей спорности этого концепта) и сочетается с большой ролью государства в национальном развитии. Эти представления о демократии, думается, вполне отвечают концепции национальной модели модернизации. Идеи Н. И. Лапина, высказанные им в обсуждаемой книге, на все 100% соответствуют интересам России и ее народа.

Сложность становления новой России. Антропосоциокультурный подход Новинка Лапин Н.И. 2021 г. 700 Р 525 Р