Информация к размышлению

Хотя СССР вот уже почти двадцать лет как распался, но пространство над сценой московского Концертного зала имени Чайковского и по сей день украшает барельеф с изображением Государственного герба бывшей социалистической империи. В Советский Союз, как известно, входило 15 союзных республик — соответственно, и в венок, украшающий герб, было вплетено 15 ленточек. Однако, если хорошо вглядеться именно в этот барельеф над сценой, то ленточек мы насчитаем не 15, а 16. Дело в том, что к моменту открытия зала, в 1940 году, республик стало именно 16: автономная (в составе РСФСР) Карельская республика была повышена в статусе до союзной; кроме того, ее переименовали в Карело-Финскую. Если вспомнить, что речь идет о первом годе Второй мировой войны, то этот шаг властей вполне понятен: по пакту Молотова-Риббентропа Советский Союз получил санкцию на расширение своих западных границ; соответственно, в сентябре 1939-го Германия и СССР поделили между собой Польшу, а в декабре Сталин начал войну с Финляндией. И Карело-Финской Карельская республика стала именно потому, что должна была включить в себя Финляндию — если не целиком, то по меньшей мере стратегически важные части ее территории. Впрочем, сталинские планы вскоре забуксовали: если польская кампания была завершена быстро, то бои в зимней Финляндии затянулись надолго и закончились далеко не так, как было задумано. Финляндии (в отличие от Польши) удалось сохранить свою независимость, а Карело-Финская республика “финской” осталась лишь номинально (хотя название и статус союзной оставались за ней — скорее по инерции — вплоть до 1956 года).

Сталинская стратегия расширения границ страны за счет Финляндии и Польши имеет свое объяснение в историческом контексте: здесь реализовалось стремление к восстановлению прежних границ Российской империи, в состав которой эти страны до революции входили на правах автономий. И если о сложной и конфликтной истории польско-российских отношений многое сказано и написано, то об отношениях России и Финляндии известно гораздо меньше. Тем ценнее выход русского перевода книги профессора Хельсинкского университета Хенрика Мейнандера История Финляндии. Линии, структуры, переломные моменты / Перев.со шведского Зинаиды Линден. — М.: Весь Мир, 2008. — 248 с. (Национальная история).

В своем фундаментальном труде Мейнандер прослеживает историю страны (а точнее, ее территории) еще с доцивилизационных времен, когда (около 24 тысяч лет назад) наступил период глобального потепления и начали таять гигантские ледники, оставляя после себя десятки тысяч озер, сформировавших характерный рельеф региона. Из-за сурового климата массовое заселение этих мест началось значительно позже, чем в Южной Европе: первый крупный этап распространения культуры Мейнандер относит к середине VIII века. В течение двух следующих столетий берега Финского залива использовались шведскими викингами как “перевалочные пункты” при походах на славянские — новгородские и киевские — земли. Впоследствии, после возникновения шведского государства, финские территории вошли в его состав, причем сам топоним “Финляндия” был впервые официально упомянут только в 1419 году.

Формировавшиеся веками геополитические “расклады” обусловили положение Финляндии как территории “промежуточной” между двумя структурами имперского типа. Вплоть до начала XIX века Финляндия оставалась “под Швецией”, в 1809-м была присоединена к России и оставалась в ее составе вплоть до прихода к власти большевиков в 1917 году. Нетрудно усмотреть здесь исторические параллели с судьбами других государств, получивших независимость в конце Первой мировой войны: Польши, пережившей несколько разделов между тремя соседними державами, и более близких соседей Финляндии, прибалтийских стран, до обретения независимости — западных окраин Российской империи. Однако случай Финляндии оказывается особым: если практически во всех бывших “национальных окраинах” отношение к России остается (что исторически объяснимо) безусловно негативным, то у финнов дело обстоит несколько иначе.

Действительно, невозможно представить, чтобы в современной Польше или Эстонии стоял памятник российскому императору — а вот памятник Александру II до сих пор украшает Сенатскую площадь финской столицы. Трудно сказать, является ли причиной такого отношения некая специфическая толерантность, присущая финскому национальному характеру, либо здесь вступают в силу иные факторы. Тем же, кто хочет более основательно разобраться в этом вопросе, можно порекомендовать книгу Н. В. Кривцова Русская Финляндия. — М.: Вече, 2009. — 288 с. (Русские за границей).

Безусловно, многое можно объяснить тесными культурными связями России и Финляндии — в частности, тем, что до революции 1917 года Финляндия привлекала (как место отдыха) петербургскую интеллигенцию и многие творческие деятели — Репин и Рерих, Брюсов и Анненский, Леонид Андреев и Владимир Соловьев — оставили здесь тот или иной след. Однако ведь уже в недавнем прошлом Россия сражалась с Финляндией в упомянутой выше тяжелой и кровопролитной “Зимней” (как ее называют финны) войне 1939-1940 годов. Используемые в книге Кривцова исторические реминисценции позволяют предположить, что в Финляндии отделяют политику России от политики СССР и негативно относятся лишь к последней. Но и здесь налицо парадокс: ведь именно большевики предоставили Финляндии независимость, которой при царской России страна была лишена.

Особый интерес в контексте данных размышлений представляет фигура Карла Густава Маннергейма. В книге Кривцова ему посвящена отдельная глава: Русский генерал — президент Финляндии. Биография его действительно уникальна. Почти тридцать лет он прослужил в российской армии: участвовал в русско-японской войне (на которую ушел в 1904 году добровольцем), с 1909 года командовал полком в Польше (где встретил Первую мировую, сражаясь с австро-венгерскими войсками, а впоследствии получил орден Святого Георгия и чин генерал-лейтенанта), — но сразу после обретения Финляндией независимости уехал на родину и стал воевать уже против Советской России (при этом договориться о сотрудничестве с белым движением не получилось, поскольку Колчак и другие генералы настаивали на восстановлении единой и неделимой России в прежних границах, то есть фактически выступали против независимости Финляндии). В тридцатые годы маршал Финляндии Маннергейм в качестве председателя Совета обороны руководил строительством мощной фортификационной линии на Карельском перешейке, которая вошла в военную историю под названием “линии Маннергейма”; а в 1939-м, перед самым началом Зимней войны, он стал Верховным главнокомандующим. В июне 1941 года, после нападения Гитлера на СССР, Финляндия вступила в войну на стороне Германии, и к осени финны овладели Выборгом.

Кривцов пишет, что Маннергейм хотел участвовать и во взятии Ленинграда (считая это важным делом в освобождении России от большевизма); однако ввиду упорного сопротивления советских войск он предпочитал, чтобы основную тяжесть в операции по захвату Ленинграда взяли на себя гитлеровцы. Финляндские войска участвовали в блокаде Ленинграда, но по городу не стреляли (и именно поэтому правая сторона Невского проспекта, которую должны были обстреливать финны, оказалась при артобстреле “менее опасна”, чем левая, которую обстреливали немцы и на которой со времен блокады сохранилась знаменитая надпись). Тем не менее военные заслуги Маннергейма были отмечены Гитлером, который в июне 1942 года сам приехал поздравить маршала с семидесятипятилетием. Маннергейм принимал фюрера в своем штабном вагоне — в подарок он получил портрет Гитлера с автографом и немецкий крест.

Впрочем, через два года, уже после очевидного перелома в ходе войны, Финляндия стала искать возможность заключения сепаратного мира с СССР. И вывести страну из войны, по общему мнению, мог только Маннергейм. В августе 1944 года парламент специальным законом утвердил его президентом Финляндии. Сталин не раз говорил, что только огромная (во всех отношениях) фигура 77-летнего маршала Маннергейма <...>спасла его родину от оккупации. Однако бывший кавалергард продолжал держать ухо востро: главные статьи мирного договора с Советским Союзом он написал по-русски самостоятельно.

“Огромная” фигура Маннергейма действительно выламывается из тех привычных систем координат, в которые обычно пытаются поместить публичных исторических деятелей (“свой — чужой”, “друг — враг”, “прогрессивный — реакционный”). Например, генерал Власов в нашем общественном сознании воспринимается как безусловный “предатель”; однако что в этой связи сказать о Маннергейме, многие шаги которого можно оценить как “предательские”, но при этом его жизненный путь, взятый в целом, воспринимается как путь личности, хранившей верность неким глубинным идеалам? Маннергейм всегда отличал Россию и СССР, даже в письмах подчеркивал, что не воюет против русских, а именно против красного СССР, а Финляндия воюет за свою независимость. Он считал, что принес присягу царю и России и присяга все еще была в силе.

Говоря о спасении Маннергеймом Финляндии от оккупации, Сталин имел в виду, конечно же, оккупацию немецкую. Однако не менее (а возможно, и более) важным является то, что страна смогла избежать оккупации советской. Мейнандер пишет, что советская оккупация была бы слишком рискованной и дорогостоящей. В те времена Кремль направлял свою энергию на превращение восточной части Центральной Европы в постоянную буферную зону на границе с западными державами. И именно отказ от оккупации стал, похоже, главной причиной того, что в Финляндии (в отличие от Прибалтики и Польши) сохранилось позитивное отношение к России (что же касается Советского Союза, то с ним как с государством у Финляндии сложились отношения, традиционно именовавшиеся “добрососедскими”).

Благодаря невключению в зону советского влияния послевоенная Финляндия также не стала и жертвой экспериментов по радикальному “социалистическому” преобразованию экономики, а выбрала путь развития, более ориентированный на шведскую модель “государства всеобщего благосостояния”. И к XXI веку, несмотря на все сложности (так, в начале 90-х годов страна пережила сильнейший экономический спад, сопровождавшийся банковским кризисом и ростом безработицы почти до 20 %), Финляндия стала занимать по показателям социально-экономического развития одно из ведущих мест в мире. Подробный анализ этого феномена можно найти в книге Финляндия как экономика знаний. Элементы успеха и уроки для других стран (под ред. Карла Дж. Дальмана, Йормы Роутти, Пекки Юля-Анттила; перевод с английского Н. Заборина, И. Шахмуратовой; Всемирный банк. — М.: Весь Мир, 2009. — 170 с.).

Экономика знаний, в отличие от экономики “сырьевой”, основана не на эксплуатации дешевых природных ресурсов, а на развитии информационно-коммуникационных технологий. Характерен подробно разбираемый в книге пример известной фирмы “Нокиа”, которая до 1967 года была предприятием по измельчению древесины, затем объединилась с кабельным и резиновым заводами, в 80-е годы приобрела несколько фирм в сфере потребительской электроники, а в начале 90-х, столкнувшись с кризисом, сосредоточила свои усилия на сфере мобильной связи. Постепенно “Нокиа” превратилась в крупнейший мировой концерн, доля которого на глобальном рынке мобильных услуг к 2004 году составляла около 30 %. Что ж, другим странам действительно было бы полезно проанализировать подобные элементы успеха и извлечь из этого свои уроки.

История Финляндии. Линии, структуры, переломные моменты Мейнандер Х. Пер. со швед. 2017 г. 300 Р

Финляндия как экономика знаний. Элементы успеха и уроки для других стран Под ред. Карла. Дж. Дальмана и др. Пер. с англ. публикации Всемирного банка 2009 г. 150 Р