Потребность людей к сохранению своего Образа
в памяти потомков в истории человечества огромна,
и, я бы сказал, инстинктивна. Она является частью
той неодолимой силы, которую называют «волей
к жизни». Каждый человек и после смерти жаждет
преодолеть ее порог и задержаться в новом качестве,
воплотившись в своем ребенке, в памяти и воображении
других людей, в произведениях своего творчества
и обычного повседневного труда. Б. С. Илизаров
Архивы личного происхождения сегодня вполне закономерно выходят на первый план, поскольку в хранящихся в них источниках запечатлена многомерная картина конкретной действительности, преломленная через призму индивидуального сознания, индивидуального бытия. Документы личного происхождения несут духовную энергетику, личностное восприятие событий, позволяющее получить представление об эпохе, в которой жили их авторы. Зачастую они читаются как увлекательный рассказ о драматических судьбах людей и их духовном наследии. Документы личного происхождения — эти памятники человеческого творчества и человеческих судеб — предстают как объективные свидетельства мыслей, деятельности, творческого напряжения, страданий и радостей авторов, и перед нами встают воскрешенные судьбы живых личностей. Глубинная сущность документа как зафиксированной во времени и пространстве основы самосознания человека и человечества в целом является своеобразным «ядром», вокруг него связаны воедино важнейшие концептуальные понятия науки о Человеке, что определяется особым местом, которое документы занимают в жизни каждой личности, любого общества и государства.
В этом смысле архивы всегда неисчерпаемы, избыточны по своей информационной емкости, в них фиксируются не только результаты труда, но и тонкие механизмы творческого мышления автора, если использовать весь комплекс рукописного, эпистолярного наследия Человека-творца. На наших глазах происходит расширение понимания сущности архивов личного происхождения до их истолкования как открытой, динамичной, информационной системы многоуровневого характера, представляющей собой совокупность следов естественного процесса творческой жизни и деятельности человека.
Поворот от абстрактно-рационалистической картины бытия, палитру которой Гегель охарактеризовал в свое время как «серое на сером», к многокрасочному, ценностно-мировоззренческому освоению самоорганизующегося, живого, органически целостного мира определил поворот и в понимании гуманитарной сущности архивов. Архивы личного происхождения выступают как имманентное общечеловеческому процессу самопознания своеобразное произведение культуры. В них зримо воплощается связь времен, точнее, присутствие вечности — в преходящем, прошлого — в настоящем, устремленном в будущее. Такова неотъемлемая результирующая часть непрерывно протекающих глобальных цивилизационных процессов. В архивах проявляется особенное свойство всемирности, общечеловечности — одного из явлений культуры в понимании человековедения. Архивы в целом — это совокупный банк данных человечества, замкнутая в общепланетную информационную сеть многоуровневая система, по самой своей сути являющаяся историко-культурным феноменом общечеловеческого масштаба.
Архивы на каждом новом витке общественного и государственного развития формировались людьми в соответствии с их собственными представлениями об архивно-духовных функциях: от создающихся стихийно архивов личного происхождения, включая собрания и коллекции документов отдельных, «невыдающихся» граждан, до централизованно формируемых архивов многофункциональных ведомств, которым при прежней системе экспертизы ценности документов автоматически присваивалась первая или высшая категория, и соответственно преимущественное право на вечное хранение. Если использовать метафору В.П Козлова, это определялось «трагизмом бытования» документа личного происхождения, поскольку его судьба решалась подчас практически волей одного человека (или существовавшего Перечня), хотя любой документ «представляет собой субъективно отраженное, но все же мгновение действительности…». И оно должно быть бессмертно, как жизнь во всех ее важных и малозаметных проявлениях.
Тема экспертизы ценности документов, оставлявшей за пределами своего внимания «человеческий фактор», была и остается одним из самых острых, болевых участков в отношениях между историками, — с одной стороны, и архивистами — с другой… Именно здесь, буквально по живому, приходится проводить демаркационную линию между утилитаристским (праксиологическим) пониманием полезности документа (или, что в принципе, одно и то же — его актуальности, важности, значения с точки зрения государственного аппарата или его собственника), и морально-ориентированным (аксиологическим) пониманием ценности документа… Аксиологический подход положен в основу исторического (гуманитарного) архивоведения. Персонифицированная же история позволяет через биографию того или иного человека и его документы личного происхождения понять время, народ, страну, эпоху. А дело историка-исследователя — прочитать документ адекватно первоначально заложенному содержанию, не только понять его смысл, но и прочитать между строк, что зависит от его профессионализма и научной добросовестности. Так история наполняется жизнью, начинает дышать, превращаясь из безымянной и умозрительной в совокупную биографию личностей.
Для совести историка нет ничего важнее понятия «смысл» (явления). Смысл — это реальность, а иногда еще и душа исторического материала, и их симфония отображает душу времени. Истинные поиски «смысла» — всегда поиски смысла конкретного человека, а через него «индивидуальной коллективности», со своим собственным неповторимым опытом, своей таинственной жизнью, стремящегося порой иносказательными или поэтическими средствами поведать о себе, оставить след в истории. Поиски «смысла» означают попытки услышать того, кто к нам обращается через века, а по отношению к оставленным следам/документам, которые мы пытаемся анализировать, наша задача — определить, почему были созданы именно эти документы, а не другие. Так для исследователя открывается путь к ответу «для чего?». Отсюда следует необходимость изучения целостной сущности документального материала как неотъемлемого элемента повседневности.
В отечественной школе изучения истории и теории повседневности предметом исследования является сфера человеческой обыденности в ее историко-культурных, политико-событийных, трудовых, этнических и других контекстах. Повседневность интерпретируется людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного жизненного материала, а история повседневности — соответственно — комплексное исследование реальности жизненного мира людей разных социальных групп, их поведения, эмоциональных реакций на события. Историк А. Я. Гуревич отмечал, что «„субъективная реальность“ — то, как люди мыслят сами себя, и свой мир, — столь же неотъемлемая часть их жизни, как и материальный ее субстрат». Повседневность — по существу и есть реальная жизнь, и документы / архивы личного происхождения точно так же, как и каждый человек, неповторимы, и в своем микромире — каждый по-своему — отражают человеческое бытие. Архивы не могли исчезнуть уже потому, что существовали в единой системе с активно действующим человеком. Архивы живут своей собственной внутренней жизнью, отражая материальный и духовный мир человека, но не сливаясь с ним, поскольку сами приобретают характер как бы «остановившегося момента бытия», в котором прошлое навсегда останется нынешним, диалогичным, то есть живым. Из психологического прочтения мгновенных событий истории рождается понимание обычаев, привычек, предчувствий или озарений — и в конечном счете рождается диалог… С другой стороны, взаимозависимость различных документов личного происхождения, возникших в определенной социальной среде и в определенную эпоху, если ее брать и изучать в связи с коллективной душой общества, может компенсировать однозначность письменных источников. Понять источник можно только в том случае, если воспринимать его в контексте того времени, когда он был создан. Такой метод, необходимый для создания полноты истории, позволяет точно определять место письменного источника в конкретной системе полиморфных выражений определенной человеческой группы.
Речь идет о сосуществовании двух миров, мира окружения и мира душевных глубин. Для историка читать — значит чувствовать, а чувствовать — значит слушать и слышать источник, то, что является живой памятью. Любой документ, а тем более документ личного происхождения, устанавливает между собой и исследователем отношения непосредственного, прямого смысла. Исследователь же должен отличаться высокой культурой обращения как с теми документами, которые уже отложились в архивохранилищах, так и с теми, которые рождаются и живут на его глазах…
Архивы личного происхождения за время формирования, существования и их собирания прошли непростой путь, который мы попытались воссоздать, в том числе и на основе архивных документов, выявленных нами в отечественных федеральных и региональных архивах.
Судьба документов частных архивных собраний порой была печальна: они «распылялись», гибли в результате различных катаклизмов, военных действий, дробились между наследниками, распродавались, вывозились за границу, а порой и бросались на произвол судьбы.
Исторически сложилось, что на протяжении довольно длительного времени архивы личного происхождения находились как бы вне поля зрения государственных архивов, которые были в основном местом хранения документов официальных, государственного делопроизводства и государственных учреждений. Собиранием же документов личного происхождения, прежде всего творческого и эпистолярного наследия деятелей общественных и государственных, культуры и науки, а также памятников древней письменности, занимались рукописные отделы библиотек и музеев, взявшие на себя задачу сбережения личных архивов, в том числе семейных и родовых фондов и коллекций. Большая часть документов поступала в рукописные отделы музеев и библиотек качестве дара или приобреталась за счет пожертвований.
Во время Февральской и Октябрьской революций 1917 года в результате уничтожения усадебных архивов при погромах имений множество ценнейших материалов было брошено владельцами; немало их оказалось вывезено за границу; многое распродавалось там на аукционах. Поэтому остро встал вопрос спасения усадебных библиотек и архивов: в отношении фондов личного происхождения созданное Главное управление архивным делом поставило задачу выявления и взятия на учет материалов, находившихся вне его системы и считавшихся бесхозными. И хотя в декрете от 1 июня 1918 г. не говорилось о фондах бывших частновладельческих архивов, усадебных, дворцовых, церковных, монастырских, документальных собраниях деятелей культуры и науки, в сложных условиях 1918—1919 гг. Главархив принял решение о собирании документов всех видов и принадлежности вне зависимости от их происхождения. На основе выявленных архивных источников воссозданы мероприятия по их спасению. При национализации частных и акционерных банков все рукописные собрания, находившиеся в сейфах банков (в случае неявки их владельцев для присутствия при их ревизии), объявлялись государственной собственностью и передавались в государственные архивы. Таким образом, основным источником пополнения государственных хранилищ документами личного происхождения становились комплексы национализированных документов особняков и усадеб, а также документы, изъятые из сейфов банков и у частных лиц, порой из бесхозных, брошенных частных архивов. В этой связи в книге анализируется зародившееся в 1920-е гг. противостояние музеев и библиотек с государственными архивами за обладание правом собирания и хранения документов личного происхождения. Проблема разграничения деятельности музеев и библиотек, с одной стороны, и архивов с другой, неоднократно становилась предметом острых дискуссий на архивных форумах 1920-х гг. и в последующие десятилетия на страницах периодической печати.
В монографии рассказано о длительной борьбе между архивами и музеями и библиотеками за право собирания личных архивов деятелей литературы и искусства, которую архивовед А. В. Елпатьевский в 2006 г. назвал «ненужной архивной фрондой», поскольку архивы были заняты комплектованием документами государственных учреждений и потому не было смысла бороться с рукописными отделами, традиционно собиравшими документы личного происхождения.
В течение долгих десятилетий, до тех пор, пока наконец в 1980 г. Положением о ГАФ СССР было официально зафиксировано право постоянного хранения документов музеями и библиотеками наряду с архивами, со второй половины 1920-х гг. создавались посвященные политическим деятелям, а также деятелям литературы и искусства мемориальные музеи, аккумулировавшие дореволюционный опыт в этой области. Рассмотрена и деятельность созданного в 1933 г. В. Д. Бонч-Бруевичем Государственного литературного музея, развернувшего широкую собирательскую деятельность документов личного происхождения и рукописей русских писателей, поэтов, литературных критиков, литературоведов XIX—XX вв. Проанализированы причины упразднения ГЛМ и создания Центрального государственного литературного архива, куда и поступили собранные им материалы.
В книге воссоздана деятельность архивов по собиранию документов личного происхождения, остававшихся вне сферы комплектования архивов в период Великой Отечественной войны. В ней проанализированы выявленные нами документы Всесоюзной конференции историков-архивистов 1943 года, где была поставлена проблема собирания писем, воспоминаний, дневников, фотографий и других свидетельств участников войны, а также создания ЦГА Великой Отечественной войны — по существу, Архива повседневности войны.
Только с приходом на пост начальника Главархива СССР Г. А. Белова в 1956 г. активизировалась работа государственных архивов по комплектованию фондов личного происхождения, доля которых в них была чрезвычайно мала. В этой связи по инициативе архивоведов и деятелей литературы и искусства в 1963 г. создается Междуведомственный научно-методический совет по приобретению документальных материалов в собственность государства, в том числе личного происхождения. Координация работы по планомерному собиранию и приобретению документов деятелей науки, культуры, государственных и общественных деятелей, проводимая Советом, также проанализирована в соответствующей главе.
Обсуждение многочисленных предложений в дискуссиях ученых и специалистов на конференциях и других архивных форумах 1960- 1980-х гг., посвященных деятельности архивистов, музейных работников в этой области дали положительные результаты в виде разработанных методических рекомендаций по комплектованию, хранению и использованию документов личного происхождения. В середине 1970-х гг. впервые прозвучали предложения о необходимости собирания документов «рядовых» людей, учете при этом «документотворческой активности личности».
Беспокоила специалистов и проблема раздробления личных архивов деятелей литературы и искусства: так, например, фонды М. Ю. Лермонтова сосредоточены в пяти хранилищах — РГАЛИ, Институте русской литературы РАН (Пушкинский Дом), РГБ, РНБ и ГЛМ; А. П. Ермолова — рассредоточены по четырем хранилищам; С. А. Есенина — тоже по четырем и т. д., что объясняется рядом причин. Во-первых, в Российской империи, начиная с периода правления Николая I существовал порядок, в соответствии с которым после смерти видного сановника создавалась специальная комиссия для разборки его архива. Причем документы, относящиеся к служебной деятельности, поступали на государственное хранение, а носящие личный, семейный характер, — оставлялись семье.
Во-вторых, в некоторых случаях раздробление личных архивов происходило в результате несогласия между наследниками. Так, например, произошло с личным фондом А. А. Ахматовой, ее личные фонды имеются в РГАЛИ и Отделе рукописей РНБ.
Дело в том, что место хранения также выбирается самим владельцем личного архива: часто материалы передавались в несколько хранилищ, что способствовало известной конкуренции между учреждениями, но главное, приводило к излишнему дроблению фондов и затрудняло в дальнейшем работу исследователей.
Однако раздробленность фондов, находящихся в разных архивах, компенсируется созданием единого справочного аппарата, электронных баз данных с организацией многоуровневой информации о составе, содержании и месте хранения личных фондов и коллекций, что в условиях внедрения современных информационных технологий является очень перспективным направлением деятельности архивов, музеев и библиотек, и уже стало реальностью.
Отдельный раздел книги посвящен роли и подвижнической деятельности литературоведа, искусствоведа, коллекционера И. С. Зильберштейна в возвращении из-за рубежа личных архивов деятелей русской эмиграции, прежде всего литературы и искусства.
В монографии показаны драматические страницы в истории архивного дела, связанные с проблемой перемещенных культурных ценностей и с особой остротой вставшие в 1990-е гг., а также обусловленные вопросами активизации работы по выявлению зарубежной архивной Россики, разработкой архивного законодательства, созданием негосударственных архивов и др.
Автор стремилась проанализировать процесс интеллектуального творчества современных ученых, объектом исследования которых стал самоценный архивный документ, отражающий историю развития системы «личность-общество-государство». Архивоведам, историкам, внесшим вклад в историко-архивоведческую мысль, в изучение и разработку методики собирания, комплектования, классификации и систематизации архивов личного происхождения, посвящен отдельный раздел монографии. Ныне в соответствии с Федеральным законом «Об архивном деле в Российской Федерации» 2004 г. относящиеся к Архивному фонду РФ документы, находящиеся в частной собственности, могут поступать в государственные и муниципальные архивы, музеи, библиотеки на основании договоров, заключенных между ними и собственниками документов.
Таким образом, в процессе становления, развития и многовекового собирания архивов личного происхождения накоплен огромный опыт, углубленный анализ которого обогащает наши представления о возникновении и смене теоретических установок и приоритетов в формировании и собирании архивов личного происхождения и рассматривается под углом зрения концепций о сущности архивов в рамках цивилизационного подхода, ставящего в центр изучения Человека-Творца.
Поэтому главная цель этой книги — подключить читателя к совместным поискам связи между архивами личного происхождения и имманентно присущим человеку стремлением к самопознанию, выраженным в увековечивании памяти о себе, своем месте в пространственно-временном континууме. Становление и развитие архивов личного происхождения анализируется в ней как своеобразный творческий процесс, который представляет собой специфическое явление в контексте цивилизационного подхода к познанию истории человечества. И. Л. Маяковский в 1920-е гг. сформулировал ряд идей, сохраняющих свое значение и ныне: архив есть «живой организм», самоорганизующийся из «хаоса» и имеющий свое индивидуальное лицо; архивы, органически связанные с той «почвой», на которой они возникли, способствуют, выражаясь современным языком, формированию национальной идентичности. Современная научная парадигма возвращает нас к необходимости соблюдения единства онтологического и феноменологического подходов, поскольку вне историко-культурного контекста («духовной экологии») невозможно объективно и всесторонне осмыслить отдельно взятое явление.
Создание архивов предстает в предлагаемом контексте в качестве одного из способов сохранения и приумножения культурного наследия нации, его неповторимой самоценности и одновременно как часть общечеловеческого движения от хаоса, варварства и господства разрушительных инстинктов к разумному порядку и осознанному стремлению к созиданию. Если понимать термин «саморазвитие» как самоорганизацию, то архивы представляют собой наглядную синергетическую модель, анализ которой должен проводиться в рамках единства бытия и сознания. Архивы рассматриваются как система, в которой определенная динамика внешних воздействий может нарушать равновесность и создавать качественно новые состояния. Но принципиальным для синергетического подхода является признание факта, что внешнее воздействие учитывается обязательно как пропущенное через внутреннюю природу самой системы, как стимул к ее самоорганизации в новых условиях, а не навязанная извне однозначная определенность. Внешнее же воздействие лишь обеспечивает условия перехода в состояние неустойчивости и формирования в неопределенности новой структуры. Тем самым выявляется действительная автономность системы, мера ее способности к саморазвитию.
Синергетическая сущность рассмотрения динамики развития архивов (целостно-онтологическая) отличается от объективно бытовавшего во все времена административно-учрежденческого подхода, при котором внутренняя цель изменения системы задается извне, а не формируется в самой системе в соответствии с ее собственной природой. Вне синергетического подхода, с нашей точки зрения, невозможно ни понять, ни объяснить суть дуалистической природы архивов, первопричину процесса «расширения» их состава, в связи с чем отношение к судьбам архивов вообще и архивов личного происхождения является существенным критерием степени культурного развития нации, характера и уровня ее самосознания.
В этой связи немалое место в монографии уделяется истории возникновения и бытования коллекций документов и старинных рукописей и самим собиравшим их людям, одержимым любовью к историческому прошлому Отечества. Научное коллекционирование рукописей имеет глубокие исторические корни, и невозможно отделить личность собирателя и его коллекции, являющейся отражением его интересов. Судьбы рукописей и судьбы людей, их собиравших и размышлявших над ними, сплелись неразрывно. Состав, содержание и особенности коллекции порождены характером научных интересов коллекционера и служат дополнительным источником для определения его научных интересов, общественно-политических и исторических воззрений. Собиратель неизбежно превращается в исследователя: через включенность в культурно-историческую традицию исследователь ощущает прошлое не только как прошедшее, но и как настоящее, что побуждает его к творчеству и собиранию исторических документов, которые зачастую сложными, порой напоминающими замысловатый детектив, путями переходили на хранение в частную коллекцию или в рукописный отдел музея, библиотеки, в государственный архив. Таким образом, изучение истории складывания коллекций, поиска и находок письменных памятников, поступлений их в рукописные отделы музеев, библиотек и в архивы, а также судеб и творческой деятельности собирателей является важной научной задачей в контексте современного видения роли отечественного коллекционирования и меценатства в общественной жизни, науке и культуре России. Рассматривая условия формирования коллекций и фигуру собирателя, можно подойти к особенному варианту типологии, представляющей интерес для самой истории коллекционирования с точки зрения того, насколько документы содействовали развитию исторических исследований, обеспечивая их документальными источниками. Собрания коллекционеров должны изучаться и в контексте культурно-антропологического подхода как проявление и результат определенного вида деятельности, основанного на личных связях, взаимоотношениях между людьми.
Следует отметить, что по мере складывания рукописных отделов музеев и библиотек в них поступали и коллекции рукописных книг, составляющие значительную часть хранящихся в них материалов. В этой связи в монографии уделяется внимание и собиранию коллекционерами рукописных книг, поскольку рукописная книга — явление многогранное, она — целостный памятник определенной культурной эпохи и «занимает промежуточное положение между книгой и документом… хотя… провести строгое разграничение между рукописной книгой и рукописью не всегда представляется возможным».
В архивоведческой мысли нашла свое специфическое проявление исследовательско-гносеологическая (активно-познавательная) функция человеческого разума. В ней выразилась объективно-субъективная сторона жизнедеятельности архивов: архивные фонды как объективная субстанция, то есть органически целостные образования, постепенно включались в субъективную сферу централизованного выявления, комплектования, систематизации, классификации и хранения документов, а также организации их использования и управления ими. Активная роль при таком подходе отводится государству и его специализированным структурам. Очевидно, при таком понимании роли и места архивов личного происхождения каждый фондообразователь сам формирует свой архив, нанимает соответствующих специалистов, ищет оптимальный характер его хранения и использования и т. д. Государство может приобрести у него новые фонды в собственность или оговорить право на доступ к ним, включить их в систему централизованного учета и поиска по просьбе фондодержателя, но сам архив при этом рождается самостоятельно, по инициативе, так сказать, снизу. Речь идет именно о комплексе архивов самого различного характера и уровня, по желанию фондодержателя и по возможности объединенных в единую информационную систему учета и поиска. Архивист в данном случае выступает не создателем «качественно новой информации палеогенного характера», а специалистом по локализации рождающегося массива информации в рамках отдельного фонда и вводу информации о его существовании, составе и содержании в централизованные учетно-поисковые системы всех уровней, потенциально представляющих собой создающуюся независимо от человека общепланетную систему совокупного архива человечества.
Таким образом, современные знания о самоценном историко-культурном значении документов и архивов личного происхождения, органически связанных с человеческой мыследеятельностью, и осознание их своеобразия, обусловленного их происхождением, предопределяют их роль в процессе самопознания (саморефлексии) Человека.
При этом живая память, основанная на индивидуальном восприятии фактов, событий, явлений, мгновений действительности, сохраняющая неповторимую человеческую индивидуальность, и отличает документы личного происхождения — источники духовной энергетики человека.
In English
