Предисловие - Николай Морозов. Мистификация длиною в век

Герой этой книги добился почти всеобщего признания в советскую эпоху, создавшую мир, параллельный реальности. В этом мире есть гении и злодеи, научные открытия и политические свершения, необыкновенные победы и всепобеждающие мечты. Эта счастливая параллельная реальность продолжает существовать и восприниматься в современной жизни как настоящая история, которую не только надлежит знать и помнить, но помимо этого она непременно должна вызывать уважительное восхищение. Советская история была мало похожа на гармонию, зато, по многочисленным мнениям россиян, она была великой. Безграничная вера в былое величие существует до того времени, пока человек не попробует ознакомиться с другой точкой зрения, т. е., постарается думать самостоятельно. Иногда результатом этого становится свободомыслие. О том, хорошо это или плохо, не перестают спорить.

Некоторые исторические темы будто специально созданы для того, чтобы поразить воображение, и потому роятся и множатся не только в печати, но и в кино и телепередачах. Вольность их создателей в обращении с фактами и произвольность выводов возможны по той простой причине, что большинство волнует не столько достоверность того, что они узнали, сколько острота сюжета и его занимательность. Число людей, ищущих в истории истину, основанную на реальности происходящего, значительно меньше, но их внимание, как мне кажется, более важно.

В этой книге нет беллетристики. Люди, о которых пойдет речь, рассматриваются не в замкнутом эпохой времени, а получают возможность высказаться и быть услышанными и понятыми сегодня благодаря документам и книгам, ныне вполне доступным. Подлинная жизнь чаще всего увлекательнее вымысла. Естественно возникающий вопрос: насколько верно она реконструирована? Ответить на него можно, лишь имея возможность проверить работу автора. Вот почему столько места предоставлено необходимым для думающего и сомневающегося читателя ссылкам на использованные материалы.

В России, где сохраняется так много иллюзий, особо необходимы историческое просвещение и понимание как важные условия, во многом определяющие уровень политической культуры общества. Поэтому в этой книге немало страниц отдано такому историческому феномену, как советская власть. Без ряда объяснений, касающихся ее существования, трудно понять жизнь и поступки живших при ней людей. Надежда на школьные знания многих читателей невелика, и вовсе не потому, что с детства они были бездельниками. Дело в том, что, когда советская власть была могущественной, преподавание истории в школах и вузах было сильно стеснено господствовавшей идеологией и большим объемом закрытой от общества информации. После крушения советского режима сравнительно короткий период свободного постижения научной истории и отсутствия цензуры был прерван очередным идеологическим вмешательством, быстрым результатом которого стало резкое падение уровня исторического образования. К сожалению, общий результат подобного «просвещения» — массовая историческая малограмотность. В сочетании с длительной советской пропагандой, которая не могла не быть действенной, многочисленные мифы укоренились в массовом сознании. Вот почему, публикуя новые материалы, я хотя и надеюсь на сочувствие знающих эпоху читателей, но готов и к неприятию апологетов советской жизни.

Советская эпоха, начавшаяся в 1917 г., завершилась сравнительно недавно — в 1991-м. Однако, несмотря на то что множество людей, проживших при ней большую или меньшую часть жизни еще живы, уже разукрашена всевозможными сказками и с трудом воспринимается — если воспринимается вообще — большинством молодых людей, чья жизнь началась уже после ее конца. Между тем опыт существования в советской реальности, как бы к ней ни относиться, драгоценен.

Частью его стало изучение истории знаменитых тюрем Российской империи — Шлиссельбургской и Петропавловской крепостей. Этим казематам посвящено немало исследовательских и мемуарных страниц. Впоследствии тюрьмы стали музеями и в них побывало множество людей. В 60-х годах XX в. и в веке XXI эти места заключения, разумеется, воспринимались по-разному.

Причина — информация, ставшая общедоступной. Аккуратные, чистые камеры политзаключенных царского времени, в которых узники могли изучать иностранные языки, математику, историю или вести дневники, невозможно было не сравнивать с советскими условиями осужденных по знаменитой 58-й статье, описанными Александром Исаевичем Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ», или Варламом Тихоновичем Шаламовым в «Колымских рассказах». Хотя и без всяких сравнений, оказавшись в этих крепостях обычным посетителем, можно понять трагизм людей, попавших в эти стены «навечно», и задуматься над их судьбой.

В отличие от заключенных советского времени эти люди были осуждены судом в соответствии с законами, которые они сознательно нарушили. Они были яркими и известными представителями нового вида деятельности — профессиональный революционер. Тот факт, что число их было столь велико — хватило не на одну энциклопедию, — свидетельствует о том, что их появление было обусловлено серьезными причинами, а не являлось случайностью или болезнью сознания. Были ли они правы или нет, но они почти никогда не искали в своей борьбе личную выгоду и готовы были на индивидуальный поступок или коллективную деятельность только после собственного осознания справедливости своего дела. За свои убеждения многие из этих людей заплатили жизнью или многолетним заключением. Они мечтали о будущем обществе справедливости и свободы и боролись за него, не надеясь, что доживут до победы. Но некоторые — вопреки всему и несмотря ни на что — дождались. «Вечные» узники были освобождены.

Советская реальность, в которой оказались старые борцы с «царством беззакония и бесправия» ушедшего в историю времени монархии Романовых, отличалась от былых мечтаний. Я расскажу о необыкновенной, но знаковой судьбе одного из них, Николая Александровича Морозова (1854–1946), который еще сравнительно недавно был феерически знаменит.

Счастливый брак по любви его родителей — богатого помещика, дворянина Петра Алексеевича Щепочкина и освобожденной им крепостной крестьянки, приписанной к мещанскому сословию, Анны Васильевны Морозовой не был узаконен церковью. Поэтому их сын Николай получил фамилию матери, отчество — по крестному отцу, помещику Александру Ивановичу Радожицкому, а по документам числился «мещанином города Мологи». Жизнь этого человека сложилась необыкновенно.

Революционер-народоволец, участвовавший в неудачном покушении на Александра II, лично никого не убивший, но страстно проповедовавший необходимость революционного террора и осужденный на «вечное» заточение. В Петропавловской крепости, а потом в Шлиссельбурге он отсидел двадцать три года. С учетом трех лет предварительного заключения и, напоследок, уже после освобождения, еще года несвободы в Двинской крепости за книгу стихов «Звездные песни» получилось 27 лет тюрьмы. Он сумел справиться со смертельной болезнью, изучил 11 языков, занимался естественными и общественными науками. Его мемуары с интересом читал Лев Николаевич Толстой. Николай Морозов был известным писателем и поэтом, произведения которого не раз переиздавались. После Октября 1917 г. он стал директором научно-исследовательского института, выдающимся советским ученым-орденоносцем, почетным академиком, внесшим свой вклад в химию, физику, математику, астрономию, историю. Он же стал основоположником учения о Новой Хронологии, о которой речь впереди.

О Николае Александровиче Морозове написано немало: от классических советских научных работ и популярных биографий до научных и псевдонаучных статей и книг нашего времени. Естественно возникающий вопрос: зачем же писать о нем еще одну книгу? Дело в том, что о Морозове — революционере, деятеле «Народной воли», узнике Шлиссельбурга — написано очень много, и я не собираюсь увеличить число подобных текстов. А вот о почетном академике, корифее всех наук, писателе, мемуаристе и переставшем быть, но продолжавшем называться революционером Морозове, жившем в советское время, не только известно немногое, но и то, что написано, поражает противоречивыми фактами, очевидным искажением реальности и отсутствием ответов на многие вопросы. Поэтому мне пришлось предпринять собственное исследование.

* * *

Я стоял перед входом в музей. Дверь была заперта на висячий замок. Я читал приколотую ржавой кнопкой бумажку и поначалу не верил своим глазам.

Из Москвы я приехал поездом в Ярославль, оттуда на маршрутке в Рыбинск. После ночи в гостинице рано утром сел на поезд до Шестихина, далее автобусом до села Борок, откуда вечером мне было необходимо возвращаться обратно. До того как я оказался стоящим перед этой запертой дверью, я изучил огромный фонд Николая Александровича Морозова, хранящийся в Архиве Российской академии наук (АРАН), и касающиеся его материалы в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). Прочел множество книг и статей его самого и тех, кто писал о нем. Последнее, что мне хотелось до того, как я начал писать эту книгу, — побывать в его мемориальном музее, увидеть флигель, где он родился и умер, обстановку, в которой он жил и работал. Хотелось также посмотреть хранящуюся здесь его библиотеку, пройтись по окрестностям и поговорить с хранителем и научным сотрудником Татьяной Григорьевной Захаровой. Конечно же, я узнал распорядок работы музея и приехал в рабочее время.

На бумажке было написано: «В четверг 22 мая музей не работает (я в Никульском, потом в Рыбинске в багетной мастерской). Т.Г.».

От местной жительницы я услышал, что музей этот часто бывает закрыт. Так это на самом деле или нет, для меня уже было неважно, и я пошел на могилу Н. А. Морозова и его жены. Памятник работы скульптора, лауреата Сталинской премии первой степени (1950) Георгия Ивановича Мотовилова, установленный в 1954 г. к столетию со дня рождения знаменитого борца за свободу и ученого-энциклопедиста, представляет Морозова с книгой в руке, вдохновенно задумавшимся. С одной стороны пьедестала начертано: «Старейшему революционеру», с другой: «Почетному академику». Запертый музей Морозова оказался знаковым и поразительно совпал с контекстом его биографии.

Уезжая из Борка вечером 22 мая 2014 г. я не жалел об этой поездке.