Вступление - Мифология славян

У «Мифологии славян» А. Гейштора, как по известной латинской поговорке, была своя особая судьба. Эта книга не принадлежит к научно-популярному жанру, хотя впервые она была опубликована в 1982 г. издательством «Wydawnictwo Artystyczne i Filmowe» в рамках популярной серии «Мифологии мира». А. Гейштор не стремился сделать свою работу доступной для широкого круга читателей и познакомить их с уже существующими достижениями в области изучения славянской мифологии, но предпринял оригинальную попытку новой интерпретации архаичных культов и культур, существовавших у славян до принятия ими христианства. Для этой цели он использовал не только традиционные техники историка и археолога, но и исследовательские методы культурной антропологии, достижения описательной этнографии, опыт лингвистики и теоретические модели сравнительного религиоведения.

Для обычного читателя все это было новым и трудным, кроме того, было написано элегантным слогом, но при этом специальным языком, свободным от каких-либо облегчающих чтение упрощений. И такая работа стала необычайно популярной! В течение несколько лет разошлись два стотысячных тиража этой книги (в 1982 г. и в 1986 г.).

Однако такой успех имел свою цену. Академический текст, основанный на богатой и разнообразной литературе предмета, был опубликован без сносок. Это было правилом издательской серии и суровым требованием издателя, заботившегося о том, чтобы не оттолкнуть массового читателя. Однако отсутствие научно-справочного аппарата помешало ученым использовать эту книгу в своих работах и во многом привело к тому, что «Мифологию славян» стали несправедливо считать популяризацией. В результате работа Гейштора не дождалась переводов и не заняла заслуженного почетного места среди достижений европейской медиевистики. Хотя А. Гейштор приготовил полную версию своей книги для немецкого перевода, однако не успел выполнить свое намерение до конца.

Настоящим изданием мы обязаны доктору наук Анете Пенёндз. После смерти А. Гейштора она привела в порядок его рукописное наследие и нашла бумаги, позволившие снабдить «Мифологию славян» сносками, которые Автор предварительно подготовил с мыслью о немецком издании. В результате мы получили труд великого историка в полной, без сокращений версии. Можно надеяться, что в этом виде он дождется переводов и займет почетное место в мировой науке.

Двадцать три года, которые прошли со времени публикации первого издания, не лишили «Мифологию славян» ее новаторской ценности. За это время, разумеется, в этой области появились новые работы; их краткий обзор читатель найдет в Послесловии Л. П. Слупецкого. Со времени издания книги также успело поблекнуть очарование концепции Ж. Дюмезиля, которую А. Гейштор не без оговорок принимал в качестве особо важной системы отсчета. Новые интеллектуальные течения, появившиеся в Европе и в Америке, привнесли в гуманитарную науку моду на крайний релятивизм, получивший название постмодернизма, основанный на онтологическом принципе, отрицающем существование в прошлом и настоящем исторической реальности за границами текста.

Однако ни новые философские конструкции, ни накопленные за последние четверть века достижения в области религиоведения не лишают «Мифологии славян» ее пионерской ценности для междисциплинарных исследований, расширяющих горизонты современного гуманитарного знания.

Новаторство книги Гейштора заключается в ее выходе за узкие дисциплинарные рамки, в которых историков, лингвистов, религиоведов и этнологов удерживает страх перед нарушением жестких правил методологической корректности. А. Гейштор был признанным авторитетом в области изучения средневековых источников. Его нельзя обвинить в незнании тайн или в пренебрежении к необходимым в нашей профессии методологическим требованиям. Вместе с тем А. Гейштора можно назвать последним великим историком, чья всесторонняя эрудиция позволяла ему входить в область истории искусства, археологии, лингвистики и этнографии. Наконец, благодаря профессиональной осторожности и ответственности, А. Гейштор обладал тем необходимым для ученого мужеством, которое требовалось для того, чтобы идти непроторённым путем. Все это позволило ему взяться за написание междисциплинарного исследования, соединившего в себе проблематику и методику историка-медиевиста и этнолога. Наибольшей ценностью его труда является рассмотрение видимой еще в наши дни славянской народной культуры, уловленной и описанной этнографами прошлого, как исторического источника, который можно и нужно сопоставлять с письменными источниками восьмисотлетней и тысячелетней давности, указывая на их сходное, хотя и разделенное временем содержание.

«Благодаря другим исследователям, прежде всего этнографам, представителям культурной антропологии и семиотики, — писал А. Гейштор в предисловии к «Мифологии славян», — мы уже иначе оцениваем религиоведческую ценность народной культуры, предмет которой также становится объектом исследования историка религии [...]. Не подлежит сомнению, что именно эта сфера хранит еще в себе не использованные исследователями славянских верований и религиозных практик возможности. Все эти почерпнутые из исторических источников верования и практики можно записать в один том текстов, пополнения которого ожидать не приходится [...]. Также неисчерпанными все еще остаются возможности археологических данных, которые расширяют наше знание о местах и предметах культа. Но главную надежду на обогащение наших исследовательских возможностей дает народная культура; этот до сих пор существующий реликт социального сознания»[1].

Достаточно только одного красноречивого примера, чтобы понять, какие перспективы для изучения средневекового язычества дает использование историком-медиевистом современного фольклора. В конце XII в. Саксон Грамматик подробно описал языческий ритуал, который ежегодно совершался после сбора урожая у святилища Свентовита на острове Рюген. В кульминационный момент торжества выносился большой жертвенный пирог, размеры которого лишь немного уступали человеческому росту. Жрец ставил этот пирог между собой и собравшимися перед храмом людом и спрашивал: «Видите меня?» На утвердительный ответ собравшимся он отвечал пожеланием, чтобы в следующем году его уже не могли увидеть. Саксон поставил точки над «i», увидев в этом обряде пожелание более обильного урожая на следующий год. А. Гейштор без колебания сопоставил описание XII в. с церковным обычаем, отмеченным этнографами в болгарской деревне XX в. Во время празднества в честь местного святого поп «вставал за грудой жертвенных хлебов и громко спрашивал: «Видите меня?», на что ему отвечали: «Да, видим тебя, видим». Затем священник говорил: «Чтобы вы в будущем году не могли меня полностью видеть», в надежде на то, что урожай будет еще более обильным»[2].

А. Гейштор настойчиво подчеркивал, что обряды — это путь, ведущий к мифу, поскольку за каждым обрядом стоял какой-то миф[3]. Благодаря этой методологической директиве стало возможным сопоставить средневековый источник XII в. и этнографический материал XX в. и сделать вывод о существовании на разных концах славянского мира одного и того же мифа, свидетельствовавшего о разделяемой всеми славянами вере в общих для них главных богов. Следует отметить, что такая логика снимала табу, установленное ригористами позитивистской историографии, для которых сопоставление столь разных по характеру и времени исторических свидетельств являлось недопустимым анахронизмом. Разрыв с аксиомой синхронности стал исходным принципом междисциплинарных исследований, соединяющих в себе перспективы историографии и культурной антропологии. Но речь идет о чем-то большем, чем только о различиях между произвольными трактовками, определяющими исследовательские позиции. В игру вступает фундаментальное различие в понимании исторического времени в разных исторических школах.

Не подлежит сомнению, что сообщение хрониста XII в. о языческих ритуалах на Рюгене и свидетельство о церковном празднике в болгарской деревне XX в. говорит об одном и том же ритуальном диалоге. Во имя чего историк, заботящийся о методологической корректности, не только игнорирует сходство между источниками, но и не стремится его объяснить? Единственной заметной причиной, по которой исследователь отказывается отмечать и рассматривать это сходство, является ни на чем не основанная и поэтому произвольная убежденность в том, что сакральные образцы традиционной культуры не могут существовать в течение такого долгого времени. Однако мнимые методологические угрызения оказываются отражением характерных для культуры XX в. представлений о времени и социальных изменениях. Историки позитивистской ориентации были особенно чувствительны к вопросу об ограничении исследовательских горизонтов. А. Гейштор преодолел их методологическую ограниченность и открыл новые исследовательские перспективы. В своей работе он использовал характерные для современной историографии и культурной антропологии понятия о новом понимании времени («время большой длительности») и социального изменения. На этой основе мог появиться новый методологический императив, который я позволил себе сформулировать следующим образом: свидетельства источников, различающихся во времени и пространстве, можно и нужно рассматривать вместе, если в них мы имеем дело со схожей антропологической ситуацией[4].

Соединение исследовательских перспектив историографии и культурной антропологии позволяет историкам открыть новое измерение старой истины о прошлом (в том числе самом далеком), живущем в настоящем. В конце размышлений, касающихся долгого процесса вытеснения христианством язычества, А. Гейштор отметил: «...славянский фольклор, несмотря на существование в нем синкретических сюжетов [...] практически до настоящего дня сохранил первоначальную основу традиционного взгляда на мир и его сакральное отражение»[5]. Так звучат заключительные слова «Мифологии славян». В них можно усматривать, несмотря на то, что они были сказаны четверть века назад, последнее слово гуманитарной науки в этой конкретной области исследований и призыв к изучению прошлого в современной культуре.

Историческое наследие, присутствующее в настоящем, может, как в случае религиоведческих исследований, относящихся к славянскому фольклору, стать основой для реконструкции древних культур. Вместе с тем изучение вопроса о присутствии истории в настоящем также необходимо для понимания современности. Ни социолог, ни антрополог не справятся с этой задачей без историка так же, как историк без социолога и особенно антрополога не поймет тех принципов, на основании которых в современной культуре функционируют структуры прошлого. Междисциплинарные исследования должны стать основой наших встреч друг с другом, давая нам возможность делиться знанием и выходить за границы наших дисциплин. Именно к такой встрече прокладывает путь последняя книга А. Гейштора.

К. Модзелевский

Примечания

1. Гейштор А. Мифология славян. М.: Весь Мир, 2014. С. 22 (далее см. данное издание).
2. Saxonis Grammatici. Gesta Danorum / Ed. J. Olrik, H. Raedr. Haunniae, 1937. Vol. 1. XIV, 39. P. 465 n; См. данное издание. С. 115.
3. См. данное издание. С. 30
4. Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa, 2004. S. 12 n., 432–434.
5. См. данное издание. С. 272.