К русскому читателю - Русская идея

Эта книга была написана прежде всего для финского читателя. Русскому читателю известны и постановка многих вопросов, и ход описываемых событий. В то же время в тексте можно обнаружить определенную финскую точку зрения, которая сформировалась как на основе исторического опыта нашей страны, так и моего собственного.

Предлагаемое рассмотрение истории России предпринято ее соседом. Известно, что у стран-соседей имеется богатый и к тому же нередко драматический опыт общения друг с другом. В ходе истории многие народы воспринимали соседа как врага. В отношениях между соседями часто существуют и вполне обоснованные причины для разногласий. История — это во многом история противоречий интересов и их разрешения. К счастью, их иногда удавалось разрешить мирным путем.

«Образы врага» создают и используют для формирования и укрепления собственной государственности. Они служат тому, чтобы затушевать внутренние конфликты интересов и укрепить чувство единства. Остроту внутренних проблем можно приглушить, направив внимание на внешнего врага. Это применимо и к Финляндии.

Россия испытывала сильную потребность в расширении и стремилась к этому. Одним из сюжетов данной книги является «собирание русских земель», которое вылилось в создание и расширение империи. Я бы сказал, что по сравнению с другими государствами, стремившимися к экспансии, у России была меньшая потребность искать выгоду от расширения. Она не владела далекими, расположенными на других континентах территориями. В случае с экспансией России речь идет о странах, которые в географическом отношении были с ней связаны.

Экономические отношения новых территорий с Россией, равно как и их социальное развитие, нельзя охарактеризовать только как колониальные.

Лично я вырос и был воспитан в духе страха перед Россией. Наш страх отчасти подпитывался историческим опытом Финляндии последнего периода автономии или, как говорили в народе, «русского владычества», а также периода Второй мировой войны. Когда в молодости я начинал знакомиться с марксизмом-ленинизмом и Россией, то мои побудительные мотивы были достаточно обычными для того времени. Я хотел познать идеологию, против которой нужно бороться, и то государство, которое воспринималось как угроза.

Более глубокое изучение России и марксизма «не обратили меня в веру» — Саул во мне не превратился в Павла. Однако в этом учении я начал видеть интересные черты, а в истории — преемственность. Я стал отдавать должное строгой последовательности марксизма и прочности российского государства, которая, правда, начинала выглядеть кажущейся. Распад Советского государства вызвал у меня беспокойство.

Когда в университете я приступил к изучению обществоведения, мои интересы прежде всего сосредоточились на философии, главным образом на теории познания. Меня меньше интересовало то, что изучают, чем то, как изучают и насколько прочными могут быть те или иные закономерности, какое значение они имеют для общества.

В марксизме у меня вызывало сопротивление допущение, что теория может подчинить себе практику. Мне казалось, что следует опасаться ситуации, в которой практика («сама жизнь»), не подтверждающая теорию, может потерять свою ценность в глазах наблюдателя.

Во мне выросла убежденность, что более или менее уверенно можно научиться предсказывать лишь часто повторяющиеся события, но не радикальные исторические перемены. Что касается меня лично, то моего воображения в области большой политики не хватило на большее, чем на представление о сохранении в дальнейшем сложившегося порядка вещей, Советского Союза как единого государства и разделенной на два государства Германии. Впрочем, я не был одинок в этой убежденности.

Когда Советский Союз распался, и в России начали задаваться вопросом, какой может быть новая идея, указывающая путь для России в будущее, я тоже стал собирать собственные мысли по этому поводу воедино. Я активно следил за интересными и оживленными дискуссиями по данному вопросу и пришел к выводу, что, возможно, на каком-то этапе смог бы принять в них участие.

У меня была возможность довольно близко следить за процессом распада Советского государства и государственно-социалистического блока (позволю себе использовать этот термин). Результат этого процесса сейчас перед нашими глазами. Я глубоко убежден, что все могло произойти и по-другому, причем во многих отношениях. Окно возможностей было открыто в нескольких направлениях, в том числе и устрашающих. Могло быть и хуже, значительно хуже.

В составе Советского государства были объединены многие страны, которые не желали этого. То, что они вновь обрели независимость, было правильно и обоснованно. Но в той же сумятице независимыми стали и многие советские республики, которые никогда прежде не были самостоятельными государствами.

По моему мнению, Россия после совершенного большевиками осенью 1917 г. переворота встала на внеисторический путь развития. Продвигаясь по этому пути, советская система, однако, иногда проявляла способность извлекать уроки из опыта. Правда, во все возрастающей мере проблемы решались административным путем.

В отдельные периоды проявлялась тенденция принимать во внимание (в подчиненном и крайне ограниченном виде) так называемые рыночные силы, которые марксизм-ленинизм называл товарно-денежными отношениями. Таким образом, временами и на практике учитывались рыночные силы. Публично же об этом говорилось весьма мало.

Политика малых шагов требует терпения и кажется невыразительной. Иногда решение проблем представляется даже невозможным. Подчас возникают ситуации, в которых только революционными мерами можно вновь вернуть проблемы в сферу компетенции власти, принимающей решения.

Социалистов-утопистов иногда упрекали в том, что они хотели произвести сложные химические опыты в старой квасной бочке. Марксизм-ленинизм провозгласил свою линию научной. Однако его теория была слишком императивной для того, чтобы опыт, полученный при ее осуществлении, действительно принимался бы во внимание.

В сегодняшней ситуации на поведение людей, помимо объективно существующей ситуации, оказывает влияние опыт советского времени, в условиях которого они долго находились.

История не окончена, мир еще не сформировался. Жизнь многих людей обрывалась слишком рано, особенно когда чересчур рьяно стремились определить, какая жизнь и чья жизнь ценна.

Жить с добрыми соседями — это надежно. Доброму соседу мы также хотим быть добрым соседом.

Мауно Койвисто
Хельсинки, апрель 2002 г.