Введение. Правовая социализация в изменяющейся России - Образ и опыт права: Правовая социализация в изменяющейся России

В конце 90-х годов ХХ в. стало очевидно, что либеральная модель, как ее понимали тогда в России («рынок сам все отрегулирует, вмешательство государства в экономику должно быть минимальным, в свободной конкуренции за ресурсы выживает сильный и инициативный, эскалация социального неравенства — неизбежная плата за либеральные реформы, обеспечивающие переход к „западному“ капитализму»), переживает глубокий кризис. Фактически, в 90-е годы произошла подмена задачи построения правового государства (стратегической для периода перестройки) задачей создания «рыночного» общества. Очевидными всем результатами этого на практике стали феноменально быстрое социальное расслоение и расширение в обществе зоны бедности, а также повсеместное развитие так называемых неправовых практик, сформировавшийся механизм их воспроизводства[1].

Эта ситуация поставила в тупик тех экспертов и аналитиков, которые долгое время развивали концепцию перехода от советского социализма к демократии на базе либеральной рыночной модели. Если судить по материалам западных исследований, то, пожалуй, наиболее распространенная точка зрения состоит в том, что «демократический эксперимент» в России потерпел неудачу; что демократия — как идея и как политическое устройство — скомпрометирована в глазах российского общественного мнения[2]. Случившееся все чаще не только объясняют конкретными неудачами реформ 90-х годов, но и связывают с историческими традициями России. "При всем различии точек зрения на то, какие именно факторы оказывают влияние на формирование общественного мнения в России, все без исключения аналитики отмечают застарелую и неискоренимую враждебность российского населения к демократии«[3]. Стремление понять процессы 90-х годов в контексте истории России плавно переходит, таким образом, в обоснование того, почему либеральные ценности и институты демократии с большим трудом прививаются в постсоветском обществе. Именно на базе анализа исторических традиций исследователи делают вывод, что особую специфику российского общества составляет феномен самовластья, а его постоянное воспроизведение блокирует все попытки демократизации России[4].

Многие аналитики — отечественные и зарубежные — приходят к выводу, что правомерно говорить о России как об изменяющемся обществе, а не о переходном (к демократии западного образца) или напротив возвращающемся беспрерывно на круги своя, попадая в ловушки своей истории. Поэтому имеет смысл анализировать ход изменений, но вопрос о магистральной тенденции остается открытым[5]. Наши исследования 1993–2001 гг. развиваются в русле данного подхода и ставят своей целью обнаружить изменения в правовом сознании и практиках использования закона рядовыми гражданами в их повседневной жизни.

В настоящее время вопрос о судьбе демократических ценностей в России приобрел особую актуальность. Исследователи общественного мнения делают в самом общем виде две, как ни странно противоположные, интерпретации. Одна состоит в том, что население России постепенно усваивает демократические ценности, хотя этот процесс идет не без трудностей, и даже делается вывод, что больших различий между Россией и странами «традиционной» западной демократии не наблюдается[6]. Другая же точка зрения состоит в том, что российское общество как бы застряло посередине между полуразрушенной советской моралью и несложившейся правовой системой ценностей, характерной для современных демократий. «Прикоснувшись» к такого рода правовым представлениям, российское общество оказалось не способно их удерживать и тем более развивать; возникает своего рода синдром сопротивления переменам — так называемый неотрадиционализм[7].

Очевидно, что столь различные интерпретации данных могут свидетельствовать о своего рода политической ангажированности исследователей и, верно представляя определенные реальные тенденции, все же не дают объемной картины. При этом можно согласиться с В. А. Ядовым, подметившим, что особенностью традиции российской социологии является ее включенность в политический и идеологический дискурс, что и было всегда одним из существенных стимулов ее развития[8]. Однако та же черта делает интерпретации более односторонними. На наш взгляд, именно поэтому важное значение принадлежит сравнительным исследованиям, которые позволяют лучше увидеть одну и ту же тенденцию с разных сторон или одновременно зафиксировать разные, иногда противоположные тенденции. Исследование образов и опыта права в России изначально задумывалось как сравнительное исследование (Россия—Франция)[9]. Повторяя его в России в 2000–2001 гг., мы сравнивали новые результаты как с российскими, так и с французскими данными 90-х, а также подключили новый сравнительный материал, полученный как в российской столице, так и в провинциальном городе.

Определяя наш исследовательский подход к правовому сознанию, мы должны в первую очередь подчеркнуть, что рассматриваем право как составную часть определенной культуры, а правовое сознание как совокупность индивидуальных представлений, складывающихся внутри данной культуры в процессе отношений между человеком и правом. Согласно разделяемой нами формулировке антрополога Клиффорда Гирца, право есть составная часть "определенного способа воображать реальность«[10]. Исходя из этого, в мировоззрении человека, формирующемся в ходе социализации, образы права вплетены в образы социальной реальности. Началом этого процесса являются детство и раннее отрочество. Формирующиеся в эти периоды представления о праве — составная часть социальных представлений, степень изменения которых позволяет судить о глубине внутрикультурных трансформаций. Особенно значим этот процесс в переломные эпохи, подобные той, которую переживает сейчас Россия.

Понятие «социальные представления», связанное с теоретической традицией, обозначенной именами Д. Мида, А. Шюца, Э. Гарфинкеля, все более широко используется в социологической и социально-психологической литературе. Это связано с усилившимся интересом к исследованию мира повседневности, обыденного сознания, продуктом которого становятся не только переживание личного опыта, но и интерпретации, позволяющие индивиду ориентироваться в окружающем мире, который является не «моим частным», а «интерсубъективном миром культуры» (А. Шюц). Эта центральная для феноменологической социологии мысль была сформулирована Шюцем, согласно определению которого «изначально мир повседневной жизни является для нас универсумом значений, текстурой смыслов», которая — "и это отличает царство культуры от царства природы — возникает и институциализируется в человеческой деятельности, нас самих и наших товарищей, современников и предков«[11].

Образ мира и образ права конструируются одновременно и являются неразделимыми, так же как и правовая социализация неотделима от общего процесса социализации. Образы закона, регулирующего социальную жизнь, индивидуальные права и юстицию всегда оформляются в ходе приобретения личного опыта. Именно поэтому то, что воспринимается ребенком и подростком, оставаясь с ним, когда он становится взрослым, является не теоретическим представлением, а образом права, сформированным в конкретных ситуациях в определенные моменты жизни — из информации, полученной прямо или косвенно, в данной среде и данном обществе, пропитанной их специфической культурой. Однако было бы сильным упрощением считать, что сама культура неизменна и статична, являясь, выражаясь музыкальными терминами, «фоном постоянного баса», обеспечивающим непрерывность мелодии, т. е. поддерживающим неизменность идентификации данной культуры. Живя в меняющейся культуре, право только кажется неизменным и гомогенным, в то время как в действительности оно содержит много аспектов, регулирующих различные стороны социальной реальности и взывающих к различным эмоциям и мотивам действий индивидов.

Одним из важнейших вопросов в контексте продолжающейся трансформации российского общества нам кажется вопрос о роли новых, постсоветских законов в повседневной жизни обычного россиянина. Традиционно управление российским обществом (включая советский период) зиждилось более на власти государства и правящих элит, чем на власти закона. Мы исходили из того, что в новой России, ориентированной на рынок и пытающейся задействовать демократические механизмы управления, роль закона, по-видимому, должна была измениться. Однако все же оставалось неясным, насколько изменения системы интегируются в повседневную жизнь обычных граждан. Соответственно задача, поставленная в данном исследовании в самом общем виде, была сформулирована как попытка оценить, каким образом политические, экономические и юридические преобразования в стране отразились на обыденной жизни людей, как повлияли на роль закона в жизни человека и на уровне индивидуальных правовых представлений, и на уровне использования закона, т. е. правовых практик. Мы попытались определить факторы, воздействующие на «правовое сознание» (понятое как совокупность индивидуальных правовых представлений, установок и практик) рядового россиянина; выделить вариации правового сознания в различных сферах социальной жизни (например, в отношениях между гражданином и государством, в профессиональной сфере, в частной жизни) в соответствии с основными социально-демографическими характеристиками (возраст, пол, образование, характер профессиональной деятельности, уровень дохода) и в зависимости от местного контекста: столичный и провинциальный город с их особыми характеристиками экономического развития, типа городской среды и стиля жизни.

Таким образом, данное исследование расположилось как бы на перекрестке двух дорог: социологии повседневной жизни и социологии права в той мере, в какой она рассматривает отношение индивидов к закону как регулятору социальной жизни.

В сфере социологии повседневной жизни достаточно много внимания уделялось изменению ценностных ориентаций, жизненных стратегий, профессиональных и семейных стратегий, политических установок и других параметров общественного мнения[12].

Однако изменения правовых ценностей и установок в отношении политических институтов в правовом аспекте мало изучались внутри этого поля. Одним из примеров может служить исследование шведской группы ученых "Модернизация, Идентичность, Рациональность (МИР): трансформации повседневной жизни в постсоветской России«[13]. Их результаты свидетельствуют о больших различиях между «успешными» и «неуспешными» семьями, в частности по критерию установок в отношении использования законов как рационального средства регулирования собственной жизни в новых ситуациях рыночной экономики и функционирования в гражданской сфере. Это и другие исследования подчеркивают противоречия, характерные для современного российского общества, — между, с одной стороны, традиционной логикой рассуждения и действий в повседневной жизни, а с другой — «новыми логиками», связанными с модернизацией, навязанной государственной властью и подхваченной интеллигенцией. Понятия «рынок», «гражданское общество», «власть закона», «гражданские права» и т. п. проявляются как новые области мысли и социального действия. Поэтому-то так важно социологически документировать, действительно ли люди в большей мере, чем раньше, научаются использовать право как инструмент, позволяющий им «оборудовать» свою повседневную общественную и частную жизнь, и если да, то каким образом они это делают.

В сфере социологии права представляемое исследование, напротив, прежде всего имело целью развитие тем, выводов и предположений сравнительного изучения представлений о законе и праве, осуществленного в недавнем прошлом на материале правовых представлений молодых людей. Эти исследования правовой социализации подростков проводились с 1985 по 1996 гг. во Франции, в Польше, России и Венгрии[14]. Исследования показали, что развитие установок в отношении закона и права начинается задолго до достижения взрослости, и пренебрегать характеристиками этого развития было бы весьма недальновидно. Важно и то, что результаты исследования отношения молодых россиян к праву и правам, и его эволюции с возрастом, во многом противоречат распространенной идее об отсутствии в России правового сознания и тезису о том, что в российской культуре роль морального сознания несопоставимо выше.

Параллельно с изучением правовой социализации проводились и исследования правового сознания взрослого населения, как национальные[15], так и сравнительные, в том числе в странах Западной и Восточной Европы, включая Россию[16].

Исследование как подростков, так и взрослых кажется нам необходимым, так как дает возможность видеть динамику эволюции правовой ментальности в рамках национальной культуры: данные, полученные на подростковых выборках, показывают, как формирование идентичности идет рука об руку с интернализацией репрезентаций закона (включая образы власти и авторитета, а также таких ценностей, как свобода, равенство, справедливость, ответственность и т. п.)[17]. В свою очередь эти представления, сложившиеся в юности, становятся основой сети соответствующих интериоризированных представлений (репрезентаций) у взрослых и, таким образом, обладают определенной предсказательной силой в отношении дальнейшей эволюции установок взрослых людей.

Исследования, проведенные нами в России и посвященные как образам права и правовым установкам подростков и взрослых[18], так и изменениям ценностей и жизненных стратегий[19], продемонстрировали необходимость поиска ответов на два важных вопроса.

Каковы рациональные или эмоциональные, основанные на конкретном личном опыте или же на интернализованных культурных стереотипах «логики», которые облегчают или, напротив, затрудняют использование закона как способа оптимизации социального бытия индивида?

Какие изменения произошли в отношении к власти и в представлениях о власти? (Здесь мы не можем не учитывать, что лишь сравнительно недавно российские граждане получили реальную возможность реализовать избирательное право и таким образом выбирать фигуры власти, а значит, людям пришлось сталкиваться с последствиями собственного выбора.)

Исследование, которое пытается отвечать на эти вопросы, может способствовать лучшему пониманию эволюции правовой ментальности различных групп населения. Предыдущие исследования показывали наличие высоких ожиданий в отношении государства, которое воспринималось как гарант осуществления витальных, социальных и гражданских прав индивида на достойную оплату труда, жилье, работу, социальные льготы и т. п. Они также отмечали низкую степень осознания необходимости инициативы со стороны самого индивида в различных сферах его повседневной жизни. Изменяются ли и каким образом эти тенденции и какова эмоциональная составляющая этих изменений? Например, одно и то же убеждение «я беру инициативу в свои руки, я сам создаю свою жизнь» может сопровождаться противоположными аффектами «так как я инициативен, умел и независим», или «так как никому до меня нет дела», или даже «так как меня замыслили погубить».

Еще одной тенденцией, выявленной в предшествующие годы и отмеченной еще советскими социологами, считается особый акцент на частной, в первую очередь семейной, жизни, которая становилась для многих россиян средоточием их интересов в ущерб «инвестициям» гражданина в общественную и политическую жизнь. Сохраняется ли этот тренд, что влияет на развитие общественного и гражданского интереса у частного человека, — вопрос, значимость которого для перспектив построения правового государства и гражданского общества трудно переоценить.

С точки зрения социологии права российское общество, с его противоречивыми подходами к воплощению правового государства, выиграло бы от приращения знаний в области правовой социализации и от более внятного определения тех условий, при которых традиционное главенство моральных норм уступает место не анархическому индивидуализму, но признанию полезности и эффективности универсальных правовых норм, составляющих общую референтную модель действий и решения спорных вопросов. Надо сказать, что в теоретической форме эта проблема была сформулирована в России уже в начале прошлого века в работах Л. И. Петражицкого. Признавая различия между правом и нравственностью, он подчеркивал, что превращение «чисто императивного, нравственного сознания» в правовое сознание и фомирование «активной правовой мотивации» — это «существенный шаг вперед, социальный прогресс... Знаменитое римское Civis romanus sum! («Я полноправный римский гражданин!»; civitas означает «полноправность») указывает на особый тип характера и особый habitus поведения; «рабская душа» (anima servilis), «холопская душа» означают противоположный тип характера. Сохранение этих выражений из истории рабства до настоящего времени для обозначения особой совокупности черт характера показывает, сколь вредно для воспитания характера отсутствие сознания своих прав, сколь важна для здорового развития характера наличность и действие этого сознания»[20].

В начале 90-х годов было проведено российско-французское исследование "Образы права в России и во Франции«[21]. Его целью был сравнительный анализ представлений о праве, которые складываются в процессе социализации в двух странах с европейской культурой, разным социально-политическим устройством и исторически различным восприятием идеи права.

Нами использовались два метода, разработанные Ш. КурильскиОжвэн. Метод спонтанных ассоциаций предполагал, что респондентам — московским и парижским (по 150 человек в каждом городе) школьникам 8-х, 10-х и 11-х классов предлагалось в течение одной минуты написать от одной до нескольких фраз — первое, что пришло в голову, когда он/она увидел/а данное слово (спонтанные ассоциации) — по поводу 42 ключевых слов, которые используются в современном языке в повседневной жизни, но одновременно принадлежат юридическому словарю: всего 35 слов (среди них закон, суд, государство, собственность, свобода, равенство, власть, вина, наказание, налоги, семья и т. п.).

Согласно методу выборочных ассоциаций, из списка ключевых слов по определенным критериям было выбрано 20 понятий, характеризующих институты власти (например, государство, администрация), фигуры власти (например, судья, милиционер), юридические понятия, широко используемые в обыденной жизни (например, семья, развод и т. д.) Респондентам-школьникам было предложено связать каждый из этих 20 терминов, расположенных в таблице по вертикали, с одним, несколькими или всеми десятью понятиями — ценностями (право, справедливость, свобода и т. д.), расположенными по горизонтали[22].

В 2000 г. мы повторили это исследование[23], дополнив его анализом правового опыта рядовых граждан (обращения в суд, к юристам, впечатления о действенности закона в решении жизненных проблем и т. д.). Второе исследование проводилось уже только в России (в Москве и Иванове). Информация была получена с применением четырех различных методов (спонтанные и выборочные ассоциации, анкетный опрос, глубинные интервью) от 1142 человек (300 подростков и 120 взрослых были опрошены методами спонтанных и селективных ассоциаций, 700 взрослых в возрасте от 25 до 60 лет отвечали на анкету, и 22 взрослых респондента были опрошены методом глубинных интервью).

В этой книге мы представляем результаты анализа индивидуальных представлений о законе и правах, установок, отношений и практик, существующих в правовом поле. Из всего огромного массива полученных данных мы выделили несколько сквозных тем, разнообразные аспекты которых рассматриваются в восьми главах. Такой подход дает возможность объемно представить материал и оценить, в какой мере закон воспринимается и принимается человеком, а следовательно, способен служить регулятором индивидуального поведения через посредство «лично признанных» правовых норм и институтов. Последнее особенно актуально, когда описываемый процесс происходит в контексте глубоких и резких социально-культурных, экономических, политических и юридических перемен — это в полной мере относится к современной России.

Примечания

1. См.: Заславская Т. И. О субъектно-деятельностном аспекте трансформационного процесса // Кто и куда стремится вести Россию. М., Интерцентр, 2001. С. 3–15.

2. См.: Rose R. Living in an Antimodern Society // Brown A. (ed). Contemporary Russian Politics. Oxford: University Press, 2000; Reddaway P., Glinsky D. The tragedy of Russian reforms. Market bolshevism against democracy // United State Institute of Peace Press Washington, D. C., 2001; Hedlund St. Vladimir the Great, Grand Prince of Muscovy: Resurrection the Russian Service State // Europa — Asia Studies. Vol. 58. No. 5. July 2006.

3. Колтон Т., Макфол М. Верно ли, что русские не демократы // Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. VCIOM Press Ltd. 2001. No. 4. С. 14.

4. Межуев В. М. Традиция самовластья в современной России // Куда идет Россия. Власть, общество, личность. М., Интерцентр, 2000; Пивоваров Ю. С., Фурсов А. И. «Русская Система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4.

5. См.: Левада Ю. А. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993–2000 годов. М., Московская школа политических исследований, 2000; Заславская Т. И. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М.: «Дело», 2004; Тихонова Н. Е. Российская молодежь и перспективы реформ // Кто и куда стремится вести Россию. С. 350–365; Haerper Chr. A new index of democracy: the democratisation of the mass public in 15 Central and East European Countries, 1991–1998 // Manson P. (ed). East Europe ten years after communism. Center for European research (CERGU), 2000.

6. См.: Петухов В. В. Демократия участия и политическая трансформация России. М.: Ин-т социологии РАН, 2007.

7. См.: Гудков Л. Д. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам // Л. Д. Гудков. Негативная идентичность. М.: Новое лит. обозрение, 2004; Дубин Б. В. Конструкция власти и репродукция власти: механизмы забывания и повторения // Пути России: преемственность и прерывистость общественного развития. М.: Моск. высшая школа соц. наук, 2007.

8. См.: Ядов В. А. Предисловие // Социология в России / Ред. В. А. Ядов. М.: Институт социологии РАН, 1998.

9. См.: Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М. Ю., Здравомыслова О. М. Образы права в России и во Франции. М.: Аспект-Пресс, 1996.

10. Geertz Cl. Fact and Law in Comparative Perspective // Cl. Geertz, Local Knowledge. Further Essays in Interpretive Anthropology. N. Y.: Basic Books, 1983.

11. Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОСПЭН, 2004. С. 13.

12. См.: Наумова Н. Ф. Жизненная стратегия человека в переходном обществе // Социологический журнал. 1995. № 2; Козлова Н. Н. Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора. М.: Ин-т философии РАН, 1996; Попова И. М. Повседневные идеологии. Как они живут, меняются и исчезают. Киев: Ин-т социологии Нац. академии наук Украины, 2000; Здравомыслова О. М., Арутюнян М. Ю. Российская семья на европейском фоне. М.: Эдиториал УРСС, 1998.

13. См.: Manson Р., Yagudina Z., Shmulyar O. Modernity, Identity, Rationality (MIR): The Transformations of Everyday Life in Post Soviet Russia. Goetheborg University: Center for European research (CERGU), 1998.

14. Результаты исследования опубликованы в монографии: Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М. Ю., Здравомыслова О. М. Указ. соч., а также во французском издании этой книги: Socialisation juridique et modèle culturel. L’image du droit en Russie et en France. Paris: LGDJ, 1996.

15. См.: Engel D. M., Munger F. W. Rights, Remembrance, and the Reconciliation of Difference // Law and Society Review. 1996. Munger F. W., Engel D. M. Civil Rights and Self-Concept: Life Stories of Law, Disability, and Employment // Droit et Cultures. 1998. No. 35. Pp. 43–73; Silbey S. S., Ewick P. Devant la loi: la construction sociale du juridique // Kourilsky-Augeven Ch. (ed.). Socialisation juridique et conscience du droit. Paris: LGDJ, 1997. Pp. 33–56; Ewick P., Silbey S. S. A Case Study of Legal Consciousness // Droit et Cultures. 1998. No. 35. Pp. 23–41.

16. См.: Kourilsky-Augeven Ch., Sajo A., Borucka-Arctowa M., Jakubowska I. Individuals’ attitudes toward the law. An international comparative research project, 1999.

17. См.: Adelson J., O’Neil R. P. Growth of Political Ideas in Adolescence: the Sense of Community // Journal of Personality and Social Psychology. 1966. No. 4. Pp. 295–306; Annick Percheron, L’univers politique des enfants. Paris: FNSP/Armand Colin, 1974; Kourilsky-Augeven Ch. (ed.). Le rapport des jeunes au droit а l’Est et а l’Ouest // Droit et Soci еt е, 1991. No. 19, num еro th еmatique.

18. См.: Kourilsky-Augeven Ch. et al. Les 11-17 ans face au Droit en France et en Pologne. Uneenquête comparative de socialisation juridique // Revue d’Etudes Comparatives Est-Ouest. Vol. 21. No. 3, Vol. 22. No. 4; Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М. Ю., Здравомыслова О. М. Образы права. 1996; Kourilsky-Augeven Ch. (ed.), Socialisation juridique...

19. Арутюнян М. Ю., Здравомыслова О. М. Российская семья: стратегия выживания // Семья в России, № 3–4, 1995; Arutiunyan M. Les representations du droit chez les adolescents et les adultes l’exempledes valeurs civiques (des aspects inherents au genre) // Droit et Cultures. Revue semestrielle d’antropologie et d’histoire, № 1, 2002; Zdravomyslova O. Statut familial et carrière professionelle de la femme // Droit et Cultures. Revue semestrielle d’antropologie et d’histoire, № 1, 1995; Zdravomyslova O. Representations du droit et milieu social en Russie et en France Socialisation juridique et conscience du droit L. G. D. I., Paris, 1996; Здравомыслова О. М. Представления о справедливости и равенстве и правовой опыт населения // Мир России. 2004. № 3.

20. Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 1. СПб, 1909. (Allpravo. Ru — 2005. http://www. allpravo. ru/library/doc108p/instrum4914).

21. См.: Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М. Ю., Здравомысловa О. М. Образы права...

22. Школьников просили заполнить таблицу, где горизонтально располагались определенные правовые понятия (например, «судья», «гражданин», «государство»), а по вертикали — «ценности» («свобода», «равенство», «справедливость», «солидарность», «ответственность» и пр.). Респондент должен был поставить «крестик» в соответствующей клетке таблицы, если понятия казались ему связанными между собой, — например «закон — равенство» (выборочные ассоциации).

23. Исследование было проведено при финансовой поддержке фонда ИНТАС в 2000–2002 гг. Результаты второго исследования были представлены на двух международных конференциях: «Власть права и право власти» (Горбачев-Фонд, Москва, 5 июня 2001 г.); «Образы права и использованиеп права в повседневной жизни» (Национальный центр научных исследований — университет Париж-1 и университет Париж-10, Париж, Франция, 24–25 октября 2002 г.). Исследование было положено в основу чтения курсов по социологии права для студентов МГУ, Высшей школы экономики, Российского университета Дружбы народов (О. М. Здравомыслова) при чтении лекций курса «Современное российское общество и правовое сознание» на факультете социологии права Римского университета «Ла Сапиенца» (М. Ю. Арутюнян). Статьи по отдельным результатам исследования публиковались в 2002–2004 гг. в журналах «Полития», «Мир России», «Родительское собрание».