К читателю - Шесть карьер Михаила Александровича. Жизнь тенора

Раскаленным июльским днем 1914 г. в Парме подходил к концу международный конкурс начинающих, неизвестных широкой публике и критикам певцов. Сто пять кандидатов: 32 тенора, 19 баритонов, 6 басов, 40 сопрано, 6 меццо-сопрано и 2 альта из Италии, Нью-Йорка, Буэнос-Айреса, Чикаго, Москвы — были допущены к конкурсу под патронатом дирижера и профессора Пармской консерватории Клеофонте Кампанини и чикагского филантропа г-жи Маккормик, которая взяла на себя оплату проезда и проживания соискателей. Победителей этой международной акции по выявлению талантов ожидал ангажемент на целый оперный сезон в Чикагской опере (маэстро Кампанини вскоре станет ее директором). Организаторы конкурса задумали его как ежегодное мероприятие, которое освободит молодые дарования от посредничества не всегда добросовестных агентов и импресарио и предоставит наиболее талантливым из них шанс утвердиться на оперной сцене. Участники конкурса были полны надежд. Никто не подозревал, что через несколько дней в Европе разразятся события, которые не только сорвут чикагские ангажементы, но и сделают невозможным проведение конкурсов в последующие несколько лет. Но, несмотря на грозовые тучи, сгустившиеся над старушкой-Европой, именно этот конкурс впишет золотую страницу в историю мировой культуры. Напряжение в атмосфере конкурса спало, лишь когда было объявлено имя победителя и на карточке избранника рукой члена жюри, знаменитого певца Алессандро Бончи, была выведена крупная надпись печатными буквами: Abbiamo finalmente trovato il tenore! («Наконец мы нашли тенора!»). Для итальянского уха эти четыре слова прозвучали почти как Habemus Papam! [1]. Победителем стал только что окончивший Академию Санта-Чечилия 24-летний Беньямино Джильи.

Мастер всю жизнь отчаянно боролся с тенью Карузо. Отчасти это можно объяснить тем, что Джильи унаследовал от дона Энрико место в «Метрополитен-опера» вместе с публикой, которая никак не хотела смириться с утратой кумира. В этих нелегких условиях Джильи стремился отделить свою жизнь и свое артистическое лицо от рискованных ассоциаций еще пребывающей под гипнозом Карузо публики и не слишком доброжелательной прессы. С оглядкой на ревнивого слушателя Джильи даже отбирал собственный репертуар. Он знал цену предубеждениям и откровенно избегал тех партий, в которых Карузо казался публике недосягаемым.

По прихоти судьбы в тот же день произошло еще одно событие, имеющее самое прямое отношение к нашему повествованию. На маленьком глухом хуторе, затерявшемся в лесах Латгалии на востоке Латвии, в бедной еврейской семье Давида Александровича родился мальчик. Ребенка назвали Мишей, а в его колыбель природа подбросила щедрый подарок — судьбу вундеркинда.

Эта жизнь пройдет в лучах славы его учителя и бога Беньямино Джильи, отраженных в собственном уникальном даровании. Сразу оговорюсь: все упоминания Джильи в этой книге служат не подтягиванию заслуг Александровича к некоему образцу, а демонстрации удивительного созвучия, вплоть до профессионально-поведенческих совпадений в судьбах и поступках двух замечательных артистов ХХ столетия.

Тень Джильи не станет предметом беспокойства для Александровича. Она пролегла где-то рядом. Его же коснулся только свет, который излучал великий итальянец своим творчеством. Джильи как будто освещал путь Александровича, предупреждал об опасностях, жертвой которых стало не одно поколение вокалистов, лишенных водительства. Александрович останется благодарным учеником и до последних дней будет почти религиозно следовать наставлениям прославленного маэстро по части отбора репертуара, экономного обращения с голосом, эмоционального саморегулирования, технических приемов для отработки баланса и непрерывности звука. Александрович был надежно защищен и от подозрений в эпигонстве. Его ярко выраженная индивидуальность проявилась еще в раннем детстве. Рецензии на первые выступления вундеркинда способны раз и навсегда нейтрализовать любые поползновения такого рода. Условия развития таланта: «еврейские ворота», через которые вошел Александрович в мир искусства, культурный, политический, географический антураж, возрастной фактор — все это разводит двух незаурядных артистов достаточно далеко, чтобы можно было даже условно говорить о конкуренции. Подобная свобода от болезненного комплекса сделает Александровича в чем-то счастливее его великого предшественника. Из заоблачной Италии будут приходить письма и открытки от учителя с теплым обращением: «Моему дорогому русскому Беньяминелло». Это признание наряду с широчайшей стихийной популярностью у слушателей будут компенсировать певцу горечь и обиды, нанесенные не всегда дружелюбной властью.

Другой комплекс, омрачавший жизнь итальянского певца, — это ощущение собственной «несимпатичности». В конце жизни Джильи признавался: «...Я не обладал, подобно Карузо, чертами выдающейся личности, которые позволили Карузо, где бы он ни появлялся, создавать вокруг себя жизнь и тепло». Что же касается Александровича, то вокруг него и его искусства на протяжении всех 75 лет концертной активности не только возникали жизнь и тепло, но и закипали страсти, рождалась любовь, смягчалась ненависть. Я постарался показать это в книге, не слишком нагружая читателя примерами. Читатели сами могут пролистать сотни рецензий, статей, писем, воспоминаний и сиюминутных отзывов, написанных людьми абсолютно несхожими, разных поколений, национальностей, социального и культурного уровня, политических и религиозных ориентаций, различных вкусов и темпераментов, на всех континентах, и убедиться, что всех этих людей объединяют незабываемые переживания под воздействием его голоса и улыбки. Поговорите с людьми, которым довелось с ним близко соприкасаться, — и вы увидите, как теплеют их глаза при одном только упоминании имени певца.

Но, как часто случается в жизни, стоило умолкнуть этому божественному голосу, и о нем начали забывать. К моменту выхода этой книги прошло более 16 лет со дня последнего выступления Михаила Александровича и 11 лет со дня его смерти, но ни у одного человека до сих пор не возникло желания взять в руки перо или кинокамеру, чтобы по свежим следам отобразить яркую жизнь недавнего идола миллионов. И все же я верю, что на книжных полках многих людей в мире найдется место для книги, укрывшей и защитившей от забвения историю этой жизни, такой важной для всех нас и такой неповторимой. Александрович причастен к истории музыкальной культуры (русской, еврейской, европейской, американской) и развитию важнейших музыкальных жанров: оперного, фольклорного, камерной классики и, не в последнюю очередь, синагогальной литургии.

Поэтому я, даже не будучи профессиональным историком музыки, взял на себя эту трудную задачу в тайной надежде на снисхождение искушенного в предмете читателя и на то, что за мной последуют другие, лучше меня подготовленные для создания всеобъемлющего исследования.

Разумеется, для ряда фактов и единиц информации, которые оказались в моем распоряжении, не всегда удавалось найти стопроцентные средства проверки их надежности и достоверности. Но кто станет оспаривать, что каждый человек, ставший пионером в той или иной области, сталкивается с аналогичными трудностями и необходимостью полагаться на те источники, которые ему доступны? Я сделал все, что было в моих силах, и все, чему меня учили, для того, чтобы отделить зерна от плевел. Судьба дала мне также уникальную возможность в течение 30 лет находиться в близких отношениях с Михаилом Александровичем и узнать о нем то, что было скрыто от других. Некоторые эпизоды и оценки могут показаться читателю слишком субъективными или развлекательными. Среди них есть истории, сводящие информацию до уровня анекдота или эффекта скрытой камеры. Мне казалось, что такой метод облегчает читателю понимание подлинных мотивов человеческих деяний. Я обращался к собственной памяти с оглядкой на Плутарха, который считал, что какой-нибудь ничтожный поступок, словцо или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем великие дела. Насколько эти «зарисовки с натуры» уместны и убедительны — судить читателю, ибо, как учит Талмуд, «выйди и прислушайся, что говорят люди». Строгий читатель неизбежно обнаружит и пассажи, отмеченные избыточным пафосом. Я очень надеюсь, что оправданием для меня в этих случаях послужат конкретный контекст и атмосфера, в которой протекали описываемые события.

Источники или методы, которыми я пользовался для сбора материала, были, мягко говоря, не систематизированы, беспорядочны, подчас случайны. Многие из них чудесным образом возникали непосредственно в процессе работы. А самый драматический опыт связан с комплектованием музыкального архива певца, чем я интенсивно занимаюсь на протяжении двух десятилетий и к чему сам Михаил Александрович был необъяснимо равнодушен. В ходе этой «охоты за песней» выяснилось, что после эмиграции Александровича из СССР власти, не сумевшие расправиться с непокорным певцом, отвели душу (или бездушие) на его наследии — в большинстве государственных музыкальных фондов страны записи его концертов, по приказу сверху, были варварски размагничены или сожжены.

И напоследок несколько слов о названии книги. Долгая артистическая карьера и протяженная линия жизни Александровича не были прямолинейными, как не был одномерным драматический ХХ век. Не единожды моему герою приходилось многое начинать заново — искать новые подходы в творчестве, находить свое место в бытии иной страны, иной культуры. Его певческая карьера «чудо-ребенка» началась в Риге двадцатых годов прошлого века. Мудрые учителя помогли сберечь голос повзрослевшего юноши, и он, сочетая работу в жанре классического пения и канторского исполнения, нашел себя в музыкальном мире предвоенной Европы («вторая карьера»). Третья, самая долгая и плодотворная карьера сложилась у певца в Советском Союзе. Это был расцвет его таланта. Эмигрировав в Израиль, зрелый мастер, хоть и нашел свое место в музыкальном мире маленькой страны, но полностью реализовать свой талант смог только на пятом этапе жизни и творчества — в Америке. Возобновление через много лет гастролей в СССР—России и возвращение в Европу (Германия) стало его последней, «шестой карьерой». Все вместе они составили самую продолжительную в истории музыки сценическую жизнь певца, уже одним этим заслужившую своего историка.

За этой книгой стоит осознание простого человеческого долга сохранить и передать другим то, что должно быть сохранено. Я писал ее и старался использовать все доступные мне материалы без предубеждений и искажений. Надеюсь, это получилось.

1. Традиционное возвещение об избрании Папы Римского (лат.).