Предисловие - Эссе к конституции Европы

Эссе к конституции Европы Хабермас Ю. Пер. с нем. Б.М. Скуратова 2013 г. 300 Р 225 Р

С 2008 года мы наблюдаем напряженные и трудные учебные процессы в федеральном правительстве Германии, которое волей-неволей и малыми шагами сближается с Европой. Наконец-то — после двух с половиной лет первоначального упорствования на необходимости национальных действий в одиночку, попыток выторговать для себя «зонтик безопасности», двусмысленных сигналов и запоздалых признаний — как будто бы утвердилось понимание, что мечта либералов-ортодоксов о добровольно согласованных критериях стабильности, которым должны следовать национальные бюджеты стран — членов [Европейского союза], потерпела крах. Мечта о «механизмах», которые сделают излишним совместное политическое формирование волеизъявления и обуздают демократию, терпит крушение не только из-за различий экономических культур, но и прежде всего из-за быстро меняющихся констелляций не поддающихся расчету окружающих миров. Сегодня все говорят о «конструктивной ошибке» при создании валютного союза, у которого нет необходимых компетенций политического управления. Между тем растет понимание, что европейские договоры необходимо изменить; но ясные перспективы отсутствуют.

Согласно недавно обнародованным планам, общее управление 17 государствами, вошедшими в зону евро (Euro-Staaten), должно осуществляться в кругу глав правительств, то есть в «ядре» Европейского совета (des Europa ischen Rates). Поскольку же этот орган управления не может принимать юридически обязывающих постановлений, все мысли сосредоточиваются на такого рода санкциях, которые могут приниматься против «непослушных» правительств. Но кто здесь, собственно говоря, должен требовать подчинения, от кого и в отношении решений какого содержания? После того как жесткие критерии стабильности будут распространены на заклинаемый «Пакт для Европы» и сделаны более гибкими, постановления Европейского совета должны будут касаться широкого спектра всей той политики, которая может повлиять на глобальную конкурентоспособность дрейфующих друг от друга национальных экономик. Следовательно, европейские соглашения должны будут затрагивать основные сферы деятельности национальных парламентов — от финансовой и хозяйственной политики через социальную политику вплоть до политики в сферах образования и рынка труда. Процедуры осуществления этого, очевидно, представляются так: в каждом национальном парламенте главы правительств под угрозой штрафных санкций организуют большинство для политического достижения всех целей, о которых они договариваются со своими коллегами в Брюсселе. Такую разновидность исполнительного федерализма самого себя уполномочивающего Европейского совета, состоящего из 17 государств, можно было бы считать образцом постдемократической реализации господства.

Как ожидается, сопротивление этому межправительственному выхолащиванию демократии будет оказано с двух сторон. Защитники национального государства видят, что подтверждаются их наихудшие опасения, и теперь еще активнее окапываются за фасадами уже давно получившего пробоины государственного суверенитета. Правда, в сегодняшнем кризисе они утратили тыловую поддержку хозяйственного лобби, которое до сих пор было заинтересовано в том, чтобы по возможности сохранить от политических вмешательств общую валюту, а также общий рынок. С другой стороны, вновь заявляют о себе длительное время молчавшие сторонники «Соединенных Штатов Европы», которые, правда, своими чрезмерно пафосными представлениями оказывают медвежью услугу собственному намерению — продвигать интеграцию, в первую очередь в ядре Европы. Потому что именно так оправданная оппозиция по отношению к слишком крутому пути в направлении бюрократического исполнительного федерализма запутывается в безвыходной альтернативе между национальным государством и европейским союзным государством. Не лучше обстоят дела и со смутным федерализмом, который неопределенно отрицает эту ложную альтернативу.

В своей попытке разобраться в «конституции» — то есть в нынешнем состоянии и политическом устройстве — Европы я, с одной стороны, хочу показать, что Европейский союз Лиссабонского договора не так далеко отошел от формы транснациональной демократии, как считают многие его критики. С другой стороны, я хотел бы объяснить, почему конструктивные ошибки валютного союза нельзя устранить без изменения договора. Ныне запланированная координация решений государств ЕЭС в важных политических сферах требует расширенной основы для легитимации. Разумеется, для такой транснациональной демократии конституция федеративного государства (die bundesstaatliche Verfassung) является ошибочной моделью. Как только мы начинаем рассматривать Европейский союз так, будто он — на должных основаниях — создан двумя равноправными учредительными (verfassungsgebenden) субъектами, а именно равно изначально и гражданами (!), и народами государств (!) Европы, мы распознаем архитектонику надгосударственной и тем не менее демократической общности (Gemeinwesen). Поэтому нам необходимо лишь извлечь правильные выводы из беспримерного развития общеевропейского права за последние полвека.

Политические элиты все еще шарахаются перед высоким барьером изменения договора. Эта нерешительность объясняется, пожалуй, не только оппортунистическим интересом сохранения власти и недостаточной мощью управления. Экономически порожденные опасения способствуют тому, что проблемы Европы присутствуют в сознании населения ее стран в большей степени и наделяются бо´льшим экзистенциальным значением, чем когда-либо прежде. Этот необычный сдвиг в тематизации политические элиты должны воспринимать как шанс, а кроме того, видеть в нем экстраординарную черту современной ситуации. Но и политики давно превратились в функциональные элиты: они уже не подготовлены к ситуации, которая лишена упорядоченности, ускользает от привычного демоскопическо-административного вмешательства и требует другого модуса политики — способствующего формированию менталитета.

Я хотел бы своими средствами сделать попытку устранить ту блокаду мысли, которая все еще противостоит транснационализации демократии. При этом я ставлю европейское единение в долгосрочную связь с демократической юридизацией (Verrechtlichung) и цивилизированием силы государственной власти (Gewalt). С этой точки зрения должно быть ясно, что замирение воинственных наций, то есть цель, которая после Второй мировой войны мотивировала не только создание ООН, но и европейское объединение, послужила исходным базисом для дальнейшей цели, а именно — для создания возможностей политических действий по ту сторону национальных государств. Конституционализация международного права уже давно не ориентирована только на то умиротворение, которое было целью в начале развития Европейского союза. Распад неолиберальных иллюзий способствовал осознанию того, что финансовые рынки, да и вообще функциональные системы мирового общества, выходящие за рамки национальных границ, создают проблемные ситуации, с которыми уже не могут справиться ни отдельные государства, ни коалиции государств. Эта потребность в регулировании до известной степени бросает вызов политике как таковой, политике в единственном числе: международное сообщество государств должно в дальнейшем развиваться в космополитическое сообщество государств и граждан мира.

Эссе относительно конституции Европы я предпосылаю (уже опубликованную в одном специальном журнале) статью, где исследуется связь систематического понятия прав человека с генеалогическим понятием человеческого достоинства. «Генеалогическое» должно означать то, что опыт уязвленного человеческого достоинства способствует боевой динамике возмущения, которое вновь и вновь придает импульс еще такой невероятной надежде на охватывающую весь мир институционализацию прав человека. Но перспектива мирового общества, обладающего политической конституцией, утратит кое-что, выглядящее утопическим, если мы вспомним, что риторика и политика прав человека за несколько десятилетий фактически обрели глобальную эффективность. Еще с дней Французской революции в напряженном различии между правами гражданина и правами человека имплицитно выражается притязание на глобальную реализацию равноправия для каждого. Это космополитическое притязание означает, что роль прав человека не исчерпывается моральной критикой несправедливых отношений в высокостратифицированном мировом обществе. Права человека зависят от их институционального воплощения в мировом обществе, имеющем политическую конституцию.

Три статьи на злобу дня (Interventionen), помещенные в Приложении, могут истолковываться как комментарии к тому этноцентричному образу Европы, который отражается в центрированном на самом себе самовосприятии воссоединенной Германии.

Штарнберг, начало сентября 2011 года

Юрген Хабермас